Глава 22. Глазами очевидцев

06 июня 2020 01:43

325

0

Книги о Белорецке и р-не Белорецк - страницы истории

Главный редактор

   Из воспоминаний бывшего директора сталепроволочного за­вода в период с 1932 по 1938 года С.М. Чанышева: «1934 год начался при более благоприятных условиях. Созданные на металлургическом заводе запасы каменного угля и более нормальное снабже­ние в зимние месяцы позволили избежать длительных простоев в первом квартале.

   Хотя я знал завод в общих чертах и в прошлом, но за истекший год я вник во все детали его производства, условий труда и быта и смог уже отчетливо сформулировать предстоящие задачи как перспектив­ного, так и текущего характера. То были годы пафоса строительства и реконструкции, овладения новой техникой.

   Неустанная борьба за реконструкцию и расширение завода, за изменение ассортимента продукции за счет более ответственных и дорогих изделий, за улучшение их качества, за непрерывный рост производительности труда с одновременным повышением зарплаты, улуч­шением условий труда и быта рабочих - вот что было предметом мечты, планов и практических действий.

   Во всем этом я нашел полную поддержку со стороны парткома, завкома, райкома партии и Башобкома ВКП(б).

   За все пять с лишним лет моей работы директором у меня ни разу не было с ними никаких разногласий, не возникло ни одного конф­ликта, хотя за этот период неоднократно менялись и секретари партко­ма (Кулеша, Грязнов, Яковлев, Шилкин) и секретари райкома (Гришкан, Вахитов, Нургалеев, Колошницын). Все мы работали в едином порыве.

   Основой основ всякого производства является надлежащая сырьевая база. Переход с выпуска железных изделий на выпуск стальных и расширение завода требовали коренной перестройки технологии производства катанки и соответствующей реконструкции металлургичес­кого завода.

   Проволочный стан тогда мог катать слитки весом не более 200 килограммов. Такие слитки имели усадочную раковину почти на всю длину, были неравномерны по составу.

   Это не имело значения для гвоздей и железной проволоки. Но стальная проволока из такого металла нередко расслаивалась. При испыта­ниях на разрыв, изгиб и скручивание противоположные концы одно го и того же мотка давали большие отклонения.

   В результате этого древесно-угольная стальная канатная проволока по качеству уступала заграничной, изготовленной из коксового металла. По отзывам специалистов Одесского канатного завода, на шахтах Донбасса в аналогичных условиях канаты из белорецкой проволоки изнашивались в два раза быстрее, чем канаты из импортного металла.

   Необходимо было перевести металлургический завод на отливку крупных слитков с утепленной головкой прокатываемых предварительно на заготовку на обжимном стане с последующей отрезкой уса­дочной головки.

   Кстати, катанка для первых пробных партий стальной проволоки изготовлялась до 1927 года из заготовок, получаемых из Златоуста. Но с отделением Белорецких заводов поступление златоустовского металла прекратилось.

   Установка обжимного стана влекла за собой немалый ряд других проблем, в частности, возникал вопрос об источниках энергии для обоих реконструируемых заводов и возраставших в связи с этим го­родских потребностей. Белорецкая узкоколейка не смогла бы пере­просить топливо для новой, более мощной тепловой станции.

   Выход был только в подключении к электросистеме Магнитогорск Челябинск. Одновременно с расширением заводов должно было развиваться культурно-бытовое строительство и подготовка кадров. Всего этого требовали народнохозяйственные интересы.

   Ещё в мае 1930 года ЦК ВКП(б) вынес решение о развитии древесноугольной металлургии на Урале до мощности 1100 тысяч тонн чугуна в том числе в Белорецке - до 200 тысяч тонн.

   В развитие этого постановления летом 1930 года был заказан проект Гипромезу (Ленинград). Мне, как руководителю капитального строительства, пришлось вести долгую и упорную борьбу с аппаратом Гипромеза, а потом треста «Востокосталь» (Свердловск), в ведение которого были переданы Белорецкие заводы, чтобы доказать наличие необходимой базы и условий для доведения производства до указан­ной мощности.

   С конца 1931 года мы приступили к составлению рабочих чертежей:  были заключены договоры с рядом проектных организаций Москвы.  Несколько инженеров завода месяцами жили там, увязывая их работу и давая ответы на возникающие вопросы.

   Для строительства новых цехов были снесены из Нижнего селения 400 домов. «Гипромезу» был заказан генеральный план города. С Ижорским заводом (Ленинград) был подписан договор на изготовле­ние блюминга Диаметром 900 миллиметров. Всесоюзные строитель­ные организации согласились на создание мощного подрядчика - треста «Белорецкстрой». В середине 1932 года прибыл его начальник с несколькими сотрудниками.

   Вот-вот должно было начаться строительство новых корпусов и другие работу по генеральному плану. Но планы в центре изменились, финансирование древесноугольной металлургии резко сократилось, проекты (не только по Белорецку) остались незавершенными. Изго­товленный по нашему заказу блюминг был передан в Златоуст.

   В этот период секретарь Башобкома Быкин и я дважды были на приеме у Серго Орджоникидзе по поводу реконструкции металлургического завода. Он выслушал нас и дал понять, что проблемы разви­тия древесноугольной металлургии пока отложены, что на очереди - более важные объекты, что о строительстве новых древесноугольных домен пока не может быть и речи. А при существовавшем объеме выплавки чугуна не были нужны и новые мартены, обжимной стан был недогружен.

   Все приостановилось. «Белорецкстрой» так и не успел встать на ноги, не начав строить ни одного объекта.

   Зато отдел капитального строительства завода успел за два года кое-что сделать. Были перестроены обе домны с увеличением их производительности, воздвигнута мартеновская печь № 4, реконструирован заново мартен № 1, начато строительство новой котельной, реконструирован прокатный цех Тирлянского завода на новую технологию, построены здание ФЗУ, общежитие техникума. Дворец культуры ме­таллургов, Летний театр, баня-прачечная, 48-квартирный дом, начато строительство 72-квартирного дома.

   В трехмесячный срок на Нуре был выстроен поселок для 500 се­мей, давший производству и строительству почти 1000 рабочих. Был составлен проект линии электропередачи Магнитогорск-Белорецк.

   А потом последовал длительный застой. Объемы и технология производства на металлургическом заводе не менялись. Беда была в том, что завод никак не мог обрести настоящего хозяина и постоянного руководителя. «Востоксталь» передала его «Спецстали» - организации, занимавшейся легированными сталями, для которой металлургический завод с углеродным металлом был чужеродным телом.

   Недаром начальник «Спецстали» Тевосян, назначая директором Белорецкого металлургического завода Манеса, сказал ему:

   - Нам нужен такой человек, чтобы мы не думали о Белорецке.

   При первой возможности «Спецсталь» передала наш металлургиче ский завод Главметизу, для которого руководство металлургией было непосильно.

   С 1932 по 1937 год на металлургическом заводе сменилось три директора: Извеков, Стельмахович, Манес и был назначен четвертый - Миняев.

   Да и в самом Главметизе была подлинная чехарда с руководством. Не успеешь рассказать о заводе одному, как его уже нет и все надо начинать с азов. Тем более, что многие из перечисленных лиц считали себя временными работниками.

   При существовавшей технологии древесноугольный металл сохранял, хотя и не полностью, свои преимущества, и народнохозяйственные интересы требовали более расчетливого его использования. Между тем сталепроволочный завод по существу оставался железопроволочным, так как удельный вес железных изделий намного превышал удельный вес стальных.

   Производство железной проволоки и гвоздей не требовало особых хлопот. Трудовые затраты на тонну изделий были в несколько раз ниже, чем па тонну стальных. К качеству железных изделий не предъявлялось особых требований. Это было давно освоенное, спокойное производство.

   Я поставил задачу - быстро ликвидировать выпуск железопроволочных изделий. Из квартала в квартал и из года в год шла борьба за это и, наконец, был полностью прекращен выпуск светлой, железной, отожженной проволоки и гвоздей. Пришлось только на время сохра­нить производство электросварочной проволоки, так как ряд ответственных потребителей (строители судов, паровозов, вагонов, мостов, нефтепроводов) требовали только белорецкий металл.

   В 1937 году по сравнению с 1932 годом выпуск железных изделий сократился с 23066 до 10400 тонн. Зато производство стальных изделий возросло с 9418 до 26500 тонн, т.е. почти в три раза. Одновременно с этим увеличивалась доля более ответственных изделий, по­пыталась их средняя стоимость. Если выпуск всех стальных изделий составил в 1937 году 281,3 процента к 1932 году, то рост выпуска кардной проволоки составил 349 процентов, стальных канатов - 333 процента.

   Были освоены следующие виды стальной проволоки: семафорная, высококачественная пружинная нескольких видов, игольная, парашют­ная, тончайшая кардная, авиаканатная и аэростатная.

   Началось и развивалось производство авиаканатиков, аэростатных тросов, нераскручивающихся канатов, плетенки для автопокрышек (автосетки). Если тонна строительных гвоздей в неизменных ценах стоила тогда 255 рублей, телеграфной проволоки - 288 рублей 60 коп., то тонна кардной проволоки стоила 4650 рублей, ремизной - 15010 рублей, авиаканатиков - 11205 рублей и т.д.

   Поэтому выпуск стальных изделий по стоимости в неизменных це­нах возрос за пятилетие на 398,5 процента, т.е. почти в 4 раза и вся продукция завода с 16586 тысяч руб. до 41700 тысяч рублей, т.е. на 251,4 процента. Государству были сэкономлены миллионы рублей.

   Все это не свалилось с неба «по щучьему веленью», а было резуль­татом непрерывных усилий всего коллектива. Надо было разработан, новую технологию, овладеть ею, подготовить кадры, организован, бесперебойное снабжение дефицитными материалами.

   Производство ряда изделий, например, ремизной проволоки за границей было строго засекречено, и нельзя было найти ни малейших сведений об их технологии. При этих условиях неизбежны были и ошибки, и отдельные неудачи.

   Например, при освоении производства автосетки не придали значения ни одной детали в конструкции станка, и более года потреби гель жаловался на «восьмерки».

   Долгие месяцы искали причину, провели целый ряд опытов - и все напрасно. Ларчик, оказалось, открывался просто, и потом все удивлялись, как не обратили сразу внимания на дырку в верхней части станины станка. Как только стали пропускать сетку через эту дырку, а не поверх станины, она перестала «восьмерить», и претензии прекратились.

   В 1927 году в канатном цехе была смонтирована мощная импортная машина для испытания канатов на прочность. Несколько дней ее не могли пустить в ход, разбирали и вновь собирали, и все без толку. Выяснилось, что машинистка при перепечатке переписного перевода с немецкого паспорта машины перепутала одну букву. По этой причине пусковые кнопки нажимались не в той последовательности, которая была нужна.

   Внутри существовавших корпусов все изменялось. Пустующие пощади заполнялись новым импортным оборудованием. Все больше  барабанов переключалось с железной на стальную проволоку. Производство гвоздей со второй половины 1936 года прекратилось.

   Но все время жила мечта о дальнейшем расширении завода. Когда обсуждался проект реконструкции металлургического завода, то ставился вопрос, кто будет потребителем продукции. И я выдвинул идею: и шести мощность сталепроволочного завода до 60 тысяч тонн стальной проволоки в год, а на Нуре построить еще более мощный сталепроволочный завод, производительностью 120тысячтонн.

   Осуществлению мечты о расширении сталепроволочного завода помог случай. Когда были демонтированы гвоздильные станки. Главк поставил вопрос о размещении их на другом заводе. Но, как мне сказали, зам. председателя ВСНХ Пятаков не дал на это санкции, предложил построить тут же рядом с заводом новый гвоздильный корпус.

   Я категорически возразил против этого решения, доказывая нецелесообразность расходования древесноугольного металла на некачественные изделия и добился разрешения направить средства на проектирование и подготовку строительства новых сталепроволочных корпусов.

   Из-за слабости конструкторского бюро завода и отсутствия соответствующей организации при Главметизе, я организовал проектную группу из ленинградских специалистов. Выполненный ими проект был обсужден и одобрен коллективом завода. Та же группа должна была изготовить все рабочие чертежи, но Главметиз принял запоздалое решение о создании своей собственной проектной организации - Гипрометиза, отобрал группу с завода, и она составила первоначальное ядро ион новой организации.

   Своим письмом от 16 октября 1937 года Главметиз возложил на нас явно непосильную задачу: составление всех рабочих чертежей и смет на расширение завода. Это надолго оттянуло начало строительства новых цехов.

   Для осуществления проекта при мне были снесены несколько десятков домов с территории будущих цехов и сделано перекрытие между бывшим гвоздильным и железопроволочным цехами, что дало дополнительную площадь в 1500 квадратных метров. Были выданы заказы на часть оборудования.

   За счет специальных ассигнований Главного авиационного управления было построено двухэтажное здание, в котором разместились производства авиаканатиков, аэростатных тросов и плетенки для ав­топокрышек. А самое главное - были проведены все основные рабо­ты по сооружению линии электропередачи Магнитогорск - Белорецк. Недоставало только кабелей и части оборудования. А без этой линии не могли бы в дальнейшем бесперебойно работать не только новые, но и существующие цехи.

   Строительство линии электропередачи Магнитогорск - Белорецк было возложено на металлургический завод, но был составлен толь­ко проект и никаких работ не производилось. Наконец, «Спецсталь» добилась передачи объекта Главметизу с близорукой мотивировкой: «Нам своей энергии хватит», учитывая только сегодняшний день.

   «Спецсталь» с его удельным весом и авторитетом смогла бы гораз­до скорее получить необходимое оборудование и материалы, а заявки Главметиза удовлетворялись едва ли не в последнюю очередь.

   Подстанция была построена быстро, а оборудование пришлось до­биваться годами. Инженер-электрик Иосем месяцами жил в Москве и Ленинграде, ездил по заводам, доставая по частям отдельные виды оборудования.

   В 1936 году Орджоникидзе принял собравшихся на совещание в Москве директоров заводов Главметиза, коротко расспросил каждо­го из нас. Под свежим впечатлением от поездки по заводам Германии и США я обратил его внимание на нашу чрезвычайную отсталость в развитии сталепроволочного и канатного дела, на отсутствие машиностроительной базы для метизного оборудования, на нашу полную зависимость в этой области от заграницы. Он высказался в том смысле, что гораздо более ответственные машины научились изготовлять, а эти уже освоим.

   Если не ошибаюсь, вскоре после этого к нам прибыли три конст­руктора с одного машиностроительного завода, сняли чертежи одной из волочильных машин типа «Кратос», и в следующем году завод получил первые несколько машин отечественного производства.

   В 1937 году метизные заводы были переданы во вновь организо­ванный наркомат машиностроения. Осенью я долго и безрезультатно пытался добиться приема у наркома Брускина.

   В начале декабря 1937 года вместе с председателем Совнаркома Башкирской республики Булашевым мы были приняты председателем Госплана В.И. Межлаук. Он при нас распорядился включить ра­боты по достройке линии электропередачи Магнитогорск - Белорецк в число пятисот важнейших пусковых объектов страны на 1938 год и обещал всемерно содействовать реконструкции Белорецких заводов.

   Но не прошло и недели, как его уже не стало в Госплане. Все же в 1938 году завод получил все недостающее оборудование, и линия электропередачи, как я узнал впоследствии, вступила в строй. Тем самым была разрешена одна из важнейших проблем, и развитие завода было обеспечено энергетической базой.

***

   На повестку дня встал вопрос о повышении производительности труда. По плану 1933 года требовались сотни новых рабочих, а взять их  было неоткуда. Дело в том, что осенью 1931 года правительство почти в полтора раза повысило ставки работникам черной металлургии. Сталепроволочный завод к этому времени был выделен в другую систему, и уровень зарплаты на нем остался без изменения. Естественно, что местные жители стремились устроиться на металлургический завод. Рабочих можно было вербовать в других районах, но не хватало жилья.

   В последующие годы с ростом выпуска продукции в еще большей степени возрастала ее трудоемкость. Если один волочильщик мог протянуть за смену 5-6 тонн железной проволоки, то одна работница изготовляла всего несколько десятков килограммов кардной или луженой проволоки, а тонкая проволока для этих изделий проходила через Взятки рук и операций. При неизменной производительности труда потребность в рабочей силе возрастала быстрее, чем выпуск продук­ции.

   Докладывая на общем собрании о производственном плане 1933 года, я особенно подчеркнул первоочередную задачу: улучшать организацию производства и рационализацию, облегчать условия труда и на этой основе - всемерно повышать производительность труда.

   Коллектив завода и в этой области проявил большую инициативу, сплоченность и организованность. Улучшение технологии и почти ионная ликвидация обрывов проволоки в крупном волочении, увеличение веса мотков, повышение мастерства и материальной заинтересованности рабочих, занятых на тонком волочении, привели к тому, чтo они стали обслуживать сначала 15 вместо 7-8, а потом 30 одно­кратных барабанов.

   Если в первые месяцы пуска автосеточных станков новые работни­цы суетились, с трудом обслуживая по одному станку, то через 1-2 года они спокойно работали на 3-4 и даже 5 станках. Перестроенные кардные печи более чем наполовину увеличили свою производитель­ность. Переход с весны 1936 года на работу по графикам значительно сократил простои оборудования, внутрицеховые переброски материа­лов.

   Осенью 1935 года по всей стране развернулось стахановское дви­жение. Инициатором его на сталепроволочно-канатном заводе был волочильщик Чернаткин, начавший почти вдвое перекрывать нормы на крупном волочении. За ним последовали многие другие. Этому способствовали введенные мною без разрешения Главка прогрессив­ные расценки, а также возложение вязки готовых мотков и подноски фильеров на подсобных рабочих.

   Положительное влияние оказывали и доски с ежедневными пока­зателями выполнения норм, и листки, на которых весовщицы записы­вали принятую за смену от каждого волочильщика проволоку. Эти индивидуальные листки вкладывались в особые карманчики на рабо­чих местах.

   Почин цеха крупного волочения был подхвачен по всему заводу, в том числе и повременщиками. Дежурные электрики стали работать каждый за двоих, штат их был сокращен наполовину. Оставшиеся стали получать по полторы ставки.

   Социалистическое соревнование поднялось на новую более высо­кую ступень. Были установлены конкретные показатели для ударни­ков и стахановцев. Открыли специальные стахановские курсы. Уста­ревшие нормы систематически пересматривались.

   Тогда не было никаких положений о постоянных премиях. Но пе­ред первомайским и октябрьским праздниками и Новым годом десят­ки и сотни лучших рабочих и инженерно-технических работников пре­мировались из директорского фонда, создаваемого из сверхплано­вых прибылей.

   В счет премий выдавались остродефицитные в те времена велоси­педы, охотничьи ружья, а в период карточной системы - продуктовые посылки.

   Партийная, комсомольская и профсоюзная организация изо дня в день, вели воспитательную работу, повышая активность масс. Члены партии и комсомольцы были всегда впереди и служили примером.

   Помню, как секретарь парткома Кулеша, узнав о простое вагонов из-за недостатка грузчиков, мобилизовал группу членов партии, пер­вым подставил спину под моток катанки и работал до конца разгруз­ки. Мастер и парторг кардного цеха Тройнова, будучи больной, несмотря на уговоры врачей и мужа, никак не хотела лечиться, пока цех нс вышел из прорыва.

   Особого подъема достигало соревнование в апреле и октябре. С какой гордостью тогда коллектив победившего цеха во главе со сво­им «треугольником» шел первым в заводской колонне, которая обычно тоже шла первой на первомайской или октябрьской демонстрациях трудящихся города.

   В итоге, несмотря на пуск двух новых цехов - автосеточного и авиаканатного - при резком увеличении трудоемкости изделий, количество рабочих за пять лет возросло только на 25 процентов. Зато годовая производительность труда в среднем на одного рабочего повысилась вдвое, а средняя зарплата рабочих - на 65,3 процента.

   Потребность новых рабочих удовлетворялась за счет организован­ного набора кадров из коренной национальности и подготовки их в школе ФЗУ, в которой одновременно обучалось 100 человек.

   Тем, кто заканчивал училище, предоставлялось общежитие, производственные инструкторы закреплялись за ними до тех пор, пока пи не начнут выполнять норму. Все это способствовало закреплению молодых рабочих на производстве. Выросли сотни квалифицирован­ных рабочих из башкир и татар.

   Тогда было мало работников с высшим и средним образованием. Мастера и начальники цехов выдвигались из лучших рабочих. Например, мастером смены стал первый стахановец Чернаткин, начальником отделения тонкого и тончайшего волочения - Байгушев. Мастера­ми кардного цеха стали Арамбаева, Пуруддинова, Исакова.

   Во главе цехов большей частью также стояли бывшие рабочие, пользовавшиеся доверием и уважением. Среди них Демичев, братья Фартунины, Яковлев, Шунин, Одышев. И они вполне обеспечивали систематическое выполнение и перевыполнение планов. Молодые техники и инженеры стали прибывать на завод в 1936-1937 годах, но они преимущественно направлялись в лабораторию.

   Опережающий рост производительности труда создавал значитель­ные накопления. Рационализация производственных процессов сопро­вождалась экономией материальных ценностей. Завод каждый год перевыполнял задания по снижению себестоимости и за пятилетку дал 4,5 миллиона рублей сверхплановых накоплений.

   Громадную дополнительную экономию дало использование отхо­дов. При протяжке десятков тысяч тонн проволоки получались сотни тонн путанки, брака и нестандартных маловесных мотков. Путанка прес­совалась и отправлялась в мартен, а остальное сбывалось по очень низким ценам.

   В начале 1933 года я организовал утильцех. Был приглашен специалист-практик с двумя сыновьями для изготовления изделий ширпот­реба из проволоки.

   - Могу изготовить все, что угодно, даже человека, но только гово­рить не будет, - сказал он.

   И вскоре цех начал выпускать пружинные сетки для кроватей, корзинки для бумажного мусора, подставки для кухонной посуды, ве­шалки, игрушечные автомобили и т.п.

   Но оставалось еще очень много отходов. В апреле 1933 года при­ехал представитель Башкирского отделения «Союзпушнины», и с ним был заключен договор на изготовление нескольких сотен тысяч тонн кротоловок. В один из последующих годов был найден всесоюзный потребитель пружин для бельевых прищепок.

   За пятилетие было реализовано несколько миллионов кротоловок и десятки миллионов пружин. Цех дал 2760 тыс. рублей прибыли.

   Отчисления в фонд директора из этой суммы, а также от сверхпла­новых накоплений от сбыта основной продукции составили милли­оны рублей. Они были источником удовлетворения культурно-быто­вых нужд, премирования рабочих, приобретения путевок в санато­рии, внепланового строительства и т.п.

   Вспоминается еще один факт из области мобилизации ресурсов. В начале 1934 года в Москве ко мне обратились за советом работники Ленинградской конторы «Метизсбыта». По их словам, С.М. Киров потребовал довести в этом же году телефонную связь до каждого сельсовета и колхоза области. Несмотря на все их усилия, они не смогли добиться достаточных фондов на проволоку. Не хватало ее около 3 тысяч тонн.

   Я вспомнил, что на металлургическом заводе в мартеновском цехе нередко выпускают плавки с более высоким содержанием углерода, чем нужно для канатной проволоки. Из такого металла тянулась электросварочная проволока марки III и IV.

   Но потребность в такой проволоки была незначительной, потому весь избыток слитков шел на повторную переплавку. Я спросил, не подойдет ли металл такой твердости. Работники Ленинградского уп­равления связи проверили подобный металл и на другой день сооб­щниц, что по токопроводности металл годится вполне, что будут труд­ности при монтажных работах, но преодолимые.

   По-моему совету «Метизсбыт» заключил договор с металлурги­ческим заводом на покупку всех этих «браковых» слитков, их Про­нину, а с нами - на протяжку катанки, как «давальческого сырья».

   Подобные операции, если они были не в ущерб основной програм­ме, тогда разрешались. За 7-8 месяцев было протянуто сверх плана и отгружено около двух тысяч тонн проволоки. Остальная тысяча тонн таким же путем была получена с «Красного гвоздильщика».

   Как мне говорили, С.М. Киров в ноябре провел первое областное совещание по телефону с председателями колхозов, остался доволен и предложил составить список на награждении орденами, в который был включен и я. Но вскоре злодейская рука прервала жизнь Сергея Мироновича.

   Рост производительности труда был связан с целым рядом комплексных мероприятий: рационализацией производства, улучшением условий и организации труда, технической учебой кадров, повсед­невной заботой о быте трудящихся.

   В первые же дни ознакомления с заводом я объездил заводские квартиры и общежития и в дальнейшем каждый месяц посвящал один день осмотру жилищ и беседам с рабочими в домашних условиях.

   Был установлен точный и неуклонно соблюдавшийся порядок приёма грудящихся по личным вопросам.

   В последний день каждой пятидневки ровно в 15 часов посетители все сразу заходили в кабинет директора. Было согласовано, что ни на какие заседания директор в эти часы не приглашается, а если по забывчивости кто-либо звонил, я отвечал: «Не могу, идет прием рабочих». Тут же сидели коммерческий директор, начальник отдела труда, зав. квартирами и стенографистка.

   Все обращавшиеся с просьбами об отпуске стройматериалов, предметов одежды и обуви и т.п. направлялись в кабинет коммерческого директора, с трудовыми вопросами - в отдел труда, с жилищными - тоже в отдельную комнату.

   Я предупреждал, что те, кто будет недоволен результатами рассмотрения своей просьбы в отделах, пусть зайдут снова. Обычно такие случаи бывали редко, так как отношение к просьбам было самое вни­мательное, лишенное формализма, в чем я старался подавать пример.

   У меня оставалась еще примерно половина пришедших на прием, обычно 20-30 человек. Все они сидели тут же, слышали вопросы и ответы по каждой просьбе. Обращения были самые разные. Многие просили краткосрочную ссуду на строительство дома или покупку коровы. Хотя формально это не разрешалось, как правило, просьбы удовлетворялись. Недавно прибывшие рабочие - одиночки, у которых было некому долгие часы стоять в очередях, получали одежду и обувь из заводских запасов.

   Как-то пришла работница, которая не могла нигде достать манной крупы для больного ребенка, тут же ее просьба была удовлетворена. В заводской столовой ей выписали и вручили два килограмма крупы.

   Один из лучших стахановцев, решивший построить дом, просил содействия в отводе участка там, где ему хотелось. Короткая диктов­ка стенографистке, и через пять минут она вручила рабочему мое ходатайство в горсовет. Некоторые просители оставались последними и просили поговорить наедине. Мое вмешательство помогло предотвратить отдельные семейные трагедии.

   Завком организовал для больных рабочих диетическую столовую с бесплатным питанием. Из фонда директора обеспечивалась столо­вая инженерно-технических работников. В дни ударной работы выда­вались талоны на дополнительное бесплатное питание.

   В помещение крупного волочения летом, и в комсомольском цехе от магистральных паропроводов зимой, сильно повышалась темпера­тура. Кустарные способы охлаждения воздуха оказались малоэффек­тивными. Поэтому были заключены договоры со специализирован­ными организациями и установлена мощная приточная вентиляция, надежно изолированы паропроводы и для волочильщиков создава­лись нормальные условия труда.

   Большое внимание уделялось чистоте завода и цехов. Для отходов проволоки были поставлены специальные ящики. Каждый рабочий в конце смены обязан был убирать площадь около рабочего места, тщательно вытирать станки. Станки часто перекрашивали вновь, а бетон­ные фундаменты часто белили. Ни в цехах, ни на территории завода ничего не валялось, проезды и проходы были всегда свободными.

   Весьма скудными в те годы были ассигнования на жилищное и к культурно-бытовое строительство. Удалось, да и то частично, за счет директорского фонда, построить 14 двухэтажных деревянных домов на Мокрой поляне и Мраткино, два двухэтажных общежития для ФЗУ и молодых рабочих, несколько бараков, 30-квартирный кирпичный том для специалистов, возвести стены Дворца культуры. За счет средств бюджета были построены в 1936 году ясли и в 1937 году - школа на 400 мест».

***

   Из воспоминаний А. Силантьева, бывшего сотрудника газеты «Белорецкий рабочий»: «К концу первой пятилетки определен­ных успехов достигла и промышленность Белорецка. В 1932 году было выплавлено 5849 тонн чугуна, 19968 тонн стали, 12392 тонны проката. Был реконструирован сталепроволочный завод, который превратился в крупное предприятие страны. Он давал уже около трети продукции из стальной проволоки в стране.

   Первый год второй пятилетки белоречане начали исключительно в неблагоприятных условиях. В первом квартале встали почти все заводы Белорецка и Белорецкой зоны из-за перебоев в снабжении топливом. В мартеновском цехе работала лишь одна печь. Проволочный стан  простоял более месяца, стан «трио» - два месяца, полтора месяца не работал сталепроволочный завод, два месяца - Тирлянский завод.

   Рабочие промышленных предприятий были направлены на заготовку дров. Не каждый мог выдержать серьезные испытания, чтобы в глубоком снегу при 30-40-градусных морозах взяться за топор и пилу. Некоторые ушли с завода. Но основной костяк рабочих белорецких заводов не испугался трудностей и с честью перенес их.

   К концу февраля и в начале марта почти все предприятия Белорецка начали действовать. Но пришла новая беда - пожар на сталепроволочном заводе. 18 марта от загорания деревянной крыши было выведено из строя три основных цеха завода - патентовка, травильный, сталепроволочный. Было выведено из строя все производство стальной проволоки. Уцелел канатный цех, но он тоже остановился из-за отсутствия полуфабрикатов.

   При столь неблагоприятных условиях, в которых оказались предприятия Белорецка в начале года, трудно было бы поверить в благоприятные итоги года, если бы я не был свидетелем и непосредствен­ным участником событий тех лет.

   Вот некоторые эпизоды прямо скажем героических усилий трудящихся Белорецка и Белорецкого района в борьбе за выполнение пла­нов пятилетки, за выполнение решений XVII съезда партии.

   После пожара на сталепроволочном заводе чрезвычайная комис­сия составила четкий график восстановления завода в три месяца. Фактически завод был восстановлен и значительно реконструирован за 20 дней и 20 ночей.

   В те дни на заводе было два штаба. В одном (заводоуправлении) разрабатывались жесткие графики работ восстановления завода на каждый день. В другом (красный уголок уцелевшего канатного цеха) рождались встречные графики и сроки - сроки ударников.

   Здесь были размещены и типография, и выездная редакция газеты «Белорецкий рабочий», выпускавшая штурмовую газету «Восстано­вим завод». В редколлегию «штурмовки» входили три сотрудника редакции газеты «Белорецкий рабочий» - Александр Лалетин, Аким Игнатьев и автор этих строк. Газета была рупором ударников, пока­завших образцы ударного труда и героизма. Газета выходила в сутки по нескольку раз, публикуя график работ на каждые сутки и освещая ход его выполнения, встречные планы ударников, рассказывая, как они выполняются.

   24 марта (пожар был 18 марта) «штурмовка» призывала: «Все печи патентовки пустить сегодня полным ходом».

   Станки, агрегаты по мере их восстановления пускались в ход уже на четвертый - пятый день после стихийного бедствия, когда еще над головой работающих не было крыши.

   «Плотники-тирлянцы показали чудеса, - читаем в газете. - Они за одну ночь собрали и поставили 24 ферм!».

   В восстановлении сталенроволочного завода участвовали и метал­лурги, и рабочие других предприятий города и района.

   Многие со дня пожара до полного восстановления завода ни одно­го дня не покидали заводской территории. Питались в заводской столовой, отдыхали час-другой там, где валила их усталость.

   Уже в первые годы второй пятилетки в цехах предприятий началось массовое движение за овладевание новой техникой. Рабочие обучались на курсах технического минимума и сдавали государственные экзамены. Те, кто не имел начального образования, заканчивали ико­ны ликбеза.                                              

   Нa сталепроволочно-канатном заводе в годы второй пятилетки появились хозрасчетные бригады. Комсомольцы, молодежь - были зачинщиками этого движения. Первые такие бригады появились в сталепроволочном цехе. Одной из них руководил Федор Байгушев. Он и по то вари щи Иван Бардин, Василий Балябин, Сергей Валавин, овладев техникой, выполняли задания на 150 процентов.

   Имена лучших людей заносились на Доски почета. На металлургическом заводе уже в первый год пятилетки на Доску почета были занесены смена мастера Н.И. Корина, вальцовщики А.А. Дудушкин, П. Галицков, В.П. Чечнев, старший вальцовщик М.И. Кривобоков, сварщик Н. Ракитин, начальник цеха инженер Б.И. Зарочинцев.

   По итогам Всесоюзного соревнования металлургов коллектив пер­вой домны был назван в числе передовых коллективов доменных пе­чей Советского Союза.

   Почин Алексея Стаханова нашел горячую поддержку на предприятиях Белорецка. В цехах проводятся стахановские сутки для достиже­ния максимальной производительности и лучшего использования тех­ники.

   Литейщики провели стахановские сутки 31 декабря 1935 года. Первые стахановцы этого цеха Шекунов, Пронин, Козлов, Нужина ежедневно выполняли нормы на 200 процентов.

   1933 год - первый год второй пятилетки был тяжелым годом в обеспечения населения продовольствием. Городская хлебопекарня выпекалa лишь 3 тонны хлеба в сутки. Это явно не удовлетворяло потреб­ностей населения города. Поэтому было принято решение о форсирование строительства хлебозавода в Белорецке. И вот завод сдан в эксплуатацию. Его проектная мощность - 33 тонны хлеба в сутки.

   Росла и культура города. Медицинские учреждения пополнились новым двухэтажным зданием городской поликлиники. Расширялись столовые, открылась фабрика-кухня.

   Во второй пятилетке начал действовать второй Дворец культуры - Дворец сталепроволочников.

   В 1933 году в Башкирии открылась авиалиния Уфа-Стерлитамак- Мраково-Баймак-Магнитогорск-Белорецк-Уфа. В это же время в Белорецке по инициативе активистов овиахимовцев был организован сбор средств на строительство самолета «Белорецкий рабочий», а позднее и на сооружение эскадрильи самолетов имени героев, спас­ших на Северном полюсе челюскинцев. Эта кампания привела к от­крытию в Белорецке аэроклуба».

***

   Из воспоминаний А. Козиной, члена кружка «Синей блузы»: «В 1930 году я вступила в кружок художественной самодеятельности «Синяя блуза», который работал в клубе имени Свердлова. В нем уча­ствовали многие белоречане. Среди них были Александр Лукич Ку­ликов и Антонина Машкина.

   Готовили мы тогда сценки, пели революционные песни.

   Позднее уже в 1935-39 годах, когда был выстроен Дворец культу­ры металлургов, оперная артистка Мария Константиновна Бутакова взялась за подготовку двух опер: «Евгений Онегин» и «Царская неве­ста».

   Работа эта была трудная, но она упорно отыскивала людей с хорошими голосами, настойчиво и внимательно отбирала участников. Со­листами тогда были у нас Таранский, Сафронов, Пиоро, Дмитриева, Иосем. Каптелина, Збышевская. Шекунов и другие.

   А с каким увлечением мы ходили на репетиции, отдавали свое уме­ние подготовке ролей! И самой лучшей наградой нам были горячие аплодисменты зрителей - рабочих Белорецка».

***

   Из воспоминаний П. Гарустовича, бывшего редактора многотиражки «Металлург»: «В 1932 году райком направил меня секретарем парткома Инзерского леспромхоза, а через год - редактором многотиражки «Металлург», выходившей на Белорецком металлур­гическом заводе, где и проработал почти четыре года.

   В те годы газету «Белорецкий рабочий» редактировали опытные и смелые редактора - Кожевников, Дубенский, Прямков, а в самой ре­дакции работали инициативные журналисты Чуватин, Селезнев, Лалетин, Ишмаев, Игнатьев, Силантьев. Боевая, задиристая тогда была газета!

   Центральные газеты поступали с большим опозданием, а наша сообщала читателям даже то, что было вчера. Радист Горохов, принимал через наушники по азбуке Морзе международную и внутреннюю ин­формацию.

   Мне нравилась беспокойная профессия быть всегда среди людей, всегда в поисках темы, думах, в каком подать плане, думать над заголовком, началом и концом статьи, анализом фактов.

   С началом Великой Отечественной войны был срочно призван в армию редактор газеты «Белорецкий рабочий» И. Волков, и мне более месяца пришлось подписывать газету. Но в начале августа и меня; как офицера запаса, взяли в армию».

***

   Из воспоминаний Артура Яновича Знота, ветерана Великой Отечественной войны: «С 1933 года в северной части Первомайс­кого поселка начали появляться первые бараки, а с 1934-го - двухэтажные деревянные дома и один трехэтажный шлакоблочный. Позже были построены школы и детсад барачного типа. С 1931 года нача­лась прокладка водопровода. А в 1946 году был сдан в эксплуатацию 4-этажный дом с 62 квартирами на улице Цеховой (дом ВОХРа).

   А заводские проблемы не уменьшались. С расширением производства появилась необходимость подготовки специалистов различ­ных профилей. Для этого в 1933 году было открыто ФЗУ № 2 (фаб­рично-заводское училище), которое находилось за парком, там где сейчас располагается санаторий-профилакторий ОАО БМК.

   Развернулось строительство и в самом парке, там появились лет­ний театр, бильярдная, буфет-читальня, эстрадная площадка, крытая танцплощадка, два фонтана, карусели, тир, киоски. При входе в парк парикмахерская, фотоателье.

   В тридцатые годы городские праздники, например, сабантуй, проводились на аэродроме. В те далекие времена практиковалась новая форма поощрения передовиков производства: лучшим рабочим и работницам вручались билеты, дающие право на посадку в самолет легкого открытого типа, который, взлетев, делал круг над Белорецком, давая пассажирам возможность любоваться городом и его окрестностями с высоты птичьего полета. Это было здорово!

***

   Юноши и девушки с увлечением занимались различными видами спорта. Существовавшее в то время футбольное поле возле терапевтической больницы, где сейчас размещаются машинное бюро и управление ЖДЦ БМК не удовлетворяло требованиям времени. Для успешных занятий спортом был необходим стадион. Поэтому было принято решение о его строительстве на территории парка сталепро­волочного завода. Проект подготовил Александр Васильевич Дятлов. Комсомольцы, молодежь при поддержке дирекции сталепроволочно­го завода активно включились в строительство стадиона. Работы ве­лись на общественных началах. Инструментами у нас были ломы, кирки, лопаты, одноколесные тачки... В 1933 году он был построен.

   Население города получило универсальный парк-стадион. На ста­дионе теперь проводились праздники танца, песни, выступали акро­баты на мотоциклах. Комплекс помимо основного назначения слу­жил местом сбора на демонстрацию и организованных проводов на службу в Красную Армию строем, под звуки оркестра от центрально­го фонтана на вокзал ЖД (Белорецкой железной дороги).

   На стадионе проводились соревнования по футболу на первенство Башкирии, на которых наша команда встречалась с командами Уфы, Сибая, Ишимбая, Белебея, Стерлитамака и других городов. В программу легкоатлетических состязаний входили бег, прыжки в длину и высоту, толкание ядра, метание копья и диска, эстафета, многоборье. Соревновались и городошники.

   На матчах по футболу на первенство завода всегда присутствовали начальники цехов, председатели цехкомов профсоюза, комсомольс­кие организаторы.

   Состязание спортсменов сталепроволочно-канатного завода (СПКЗ) и Белорецкого металлургического завода (БМЗ) в то время были традиционными и проходили на достаточно высоком уровне. А чтобы победить, нужно было хоть чуточку быть быстрее, сильнее, шустрее соперника. Эти качества приобретались на тренировках.

   Тренеров, как сейчас, до войны не было. Занимались по книгам. Однажды утром я выполнял разминочную пробежку за городом в районе Лекарево, а в это время проходил пассажирский поезд в сто­рону Запрудовки, у меня мелькнула шальная мысль: если я побегу рядом, на сколько меня хватит? И побежал. Таким образом я приоб­рел компаньона в тренировке. С каждым разом расстояние, когда я был рядом с поездом, увеличивалось, я приобретал скоростную выносливость.

   В 1939 году, участвуя в состязаниях на первенство Башкирии, я стал чемпионом в беге на 400 метров.

***

   Шел 1938 год - год нашей юности. Нам с другом Василием Бородаем предстояла служба в рядах Красной Армии, и мы решили совершить поход на Ямантау за предельно короткое время: проверить, чего мы стоим.

   Стартовали 27 июля в 4 часа утра. Шагали по маршруту Белорецк - Отнурок - Журавлиное болото - Куянтау - Ямантау. Дорога проходила по склонам гор, через россыпи и болота.

   Чем ближе подходили мы к подножию Ямантау, тем чаще встречались ручейки и ручьи, которые вдруг пропадали, ныряя под камни, и продолжали свой бег уже в глубине каменных нагромождений и выдавали себя лишь журчанием воды. Так десятки ручейков образуют поток- Большой Инзер, рожденный на юго-восточном склоне хребта Кумардак. Преодолев бесчисленные пороги и перекаты, отыскав путь через тайгу и болота в своем продвижении на юг Большой Инзер сливается с Малым Инзером, образуя реку Инзер. Это одна из красивейших горных рек Южного Урала, которая влечет к себе самых отчаян­ных любителей природы.

   Во второй половине дня мы вышли к Большому Инзеру. Через него был переброшен добротно сконструированный, но уже подгнивший и покосившийся мост. Для чего в такой глухомани мост? - недоумевали мы. Вскоре справа от него мы увидели палатки геологов, а дальше встретились следы когда-то проложенной здесь дороги. Для чего?

   Ответ пришел чуточку позже, когда нам повстречались груды битого кирпича. Стало ясно, что здесь когда-то были углевыжигательныe печи. Уголь в огромных коробах вывозили в Белорецк для плав­ки чугуна.

   К вечеру, продираясь через сухостой ельника, мы поднялись примерно на полторы. Там ельник заканчивался, впереди были только камни. Здесь и решили переночевать. Утром, позавтракав, продолжили подъем. Вот мы и на вершине! Но что это? Перед нами маячила огромная гора, с которой нас разделяла значительных размеров седловина. Эта гора и была Ямантау, а та, на которую мы взобрались, называлась Куянтау. С большой осторожностью с посохом в руках преодолевали мы седловину. Зелень, которой мы любовались с горы, и которая казалась нам ровной безобидной поляной, была мхом, покрывающим камни.

   И вот мы у подножия Ямантау. Передохнув, стали взбираться на гору. После нескольких передышек мы, наконец, на вершине! Нам повезло: стоял ясный солнечный день. Мы видели горы, тянущиеся с севера на юг. На самой вершине Ямантау по центру разместилась не­высокая каменная гряда, в которой находилось небольшое укрытие. В нем хранилась большая общая тетрадь, в которой оставлял свои коор­динаты каждый покоритель этой вершины. В ней оставили свои авто­графы жители Уфы, Белорецка, Челябинска, Магнитогорска, Златоу­ста, других городов. Мы с Василием тоже оставили свои записи.

   Сфотографировавшись, налюбовавшись окрестностями, простив­шись с ними, мы отправились в обратный путь. Самым трудным от­резком маршрута оказался подъем от Нуры к городу - сказалась ус­талость. Была ночь, впереди - гора Теплая и оранжево-розовое небо. Это было сказочно красиво!

   Позади остались километры дремучего леса, впереди призывно светили огни родного города. Собрав последние силы, мы дошли до своих домов. На часах было два ночи, на календаре - 29 июля. На поход мы затратили 46 часов. Это убедило нас в том, что уже что-то можем. Мы стали взрослыми».

***

   Из воспоминаний А. Визгалова, бывшего мастера механичес­кого цеха металлургического завода: «В октябре 1935 года про­катный цех нашего металлургического завода был остановлен на ка­питальный ремонт. В механический цех поступило много заказов. В частности требовалось заменить массивные чугунные постаменты для рольганга - громоздкое чугунное литье поступило к нам в цех на об­работку.

   Постамент неподвижно лежал на суппорте токарного станка, а об­рабатывать его надо было бортштангой. Сделать все это было непрос­то. Я тогда трудился в цехе мастером и решил поручить эту работу Н.К. Островскому. Вместе с ним мы тщательно изучили чертежи. Пришлось изготовить специальные приспособления, инструмент. Толь­ко после этого приступили к работе.

   Нормировщик дал Островскому норму времени - 21 час на одну штуку. Но Николай Кириллович быстро освоился с новыми приспособлениями и успешно закончил обработку за одну смену! Такого никто не ожидал - прокатчики получили все необходимое раньше гра­фика.

   Тогда я взял на себя смелость и на большой доске в цехе написал: «20 октября 1935 года в смене мастера Визгалова А.Г. токарь Островский Н.К. выполнил норму на 300 процентов! Он первый стахановец Белорецка!»

   На следующий день о случившемся узнали в парткоме и дирекции. В цех пришел директор завода Исидор Борисович Манес. Обо всем расспросил, попросил показать приспособления, осмотрел рабочее место Островского. Вскоре на заводе появился корреспондент областной газеты «Красная Башкирия». По-видимому, узнали о наших делах и в обкоме ВКП(б) - я получил оттуда поздравительное письмо.

   Пример Островского как будто дал толчок другим. Волна стахановского движения захватила цехи завода. Да и у нас в цехе на обработке рам, например, намного превышал норму труда токарь Д.И. Сарафанов, стремились к этому и другие рабочие.

   Прибавилось забот и у меня. Нужно было разбирать с рабочими чертежи, помогать им готовить инструмент.

   Через какое-то время Островскому выделили коммунальную квартиру в 48-квартирном доме, провели туда телефон. Николай Кирилло­вич продолжал трудиться по-стахановски, подавал пример другим. Я разработал лекции о методах стахановского труда и читал их токарям. У проходной завода появились наши с Островским фотографии.

   Прошел год. Дирекция завода за помощь стахановцам выделила мне велосипед. Как-то директор пригласил меня в кабинет, поблагодарил за работу и, выделив 1000 рублей, послал в Москву познакомиться со столицей нашей Родины.

   1937 год я встретил на Красной площади. Утром с чувством большого волнения встал в длинную очередь к мавзолею В.И. Ленина. В Москве я посетил музей В.И. Ленина, увидел наше лучшее в мире метро. Вернулся в Белорецк с чувством гордости за свою страну с еще большим настроением развивать стахановское движение».

***

   Из путевых заметок Михаила Фомича Чурко: «... Очень оригинальна река Реветь. В некоторых местах, заваленная огромными каменными глыбами, совершенно скрывающими воду, в других - наоборот, вода бежит как бы в каменном корыте, в третьем месте Ре­веть уподобляется всем местным горным рекам, с галечным дном. К этому нужно прибавить очень крутое падение реки, заметное даже с первого взгляда. Также круто падает и Тюльмень, берега которой по­росли густой растительностью. Нужно сказать, что путь этот убий­ственный: мостов почти нет, в некоторых местах - лишь голые камни. Леса великолепные. Высокие строевые сосны почти без сучков, тако­вые же бывают и березы, но породы уже не разнообразные.

   На всем протяжении нашего пути были 4 кордона, единственные жилища в крае. В каждом из них жили по 2 семьи из лесной стражи. Главным их ремеслом было скотоводство, которому немало вредя! медведи и волки. Разумеется, к этому непременно надо добавлять охоту на пушного зверя.

   Недалеко от устья Ревети имеется рудник Куш-Елга, расположен­ный у подножия довольно значительного горного массива Малый Яман-Тау. Рудник бездействует, и жители занимаются скотоводством и из­возом. Народ сборный - отовсюду. У самого устья Ревети - печи Ре­веть. Когда-то была здесь деревня Реветь, но Инзерский завод, купив землю, вытеснил деревню вниз по р. Малый Инзер, а теперь она ис­чезла - остался один домохозяин.

   Еще несколько верст, в том числе довольно длительного подъема на гору - и вы увидите уютно расположенный по холмам и речным долинам Инзерский завод, окруженный нивами и покосами. При въез­де вы попадаете сразу на площадь, где стоит небольшая, но аккуратно построенная церковь, окруженная многолетними соснами и береза­ми, затем заводская контора и дома главных служащих.

   Жители Инзерского завода - конгломерат из разных местностей России. Но в общем тип сухощавый, среднего или выше среднего роста. Живут тут еще около сотни татар. И все русские, башкиры, татары живут очень дружно. Чуть ли не вся волость знает друг друга. Завод живет тихой жизнью. Производство стоит, даже церковь без­действовала, и лишь перед моим отъездом раздался колокольный звон -прибыл настоятель.

   Дорога из Инзера в Белорецк одна из красивейших дорог в России, хотя в то же время одна из ужаснейших по своему состоянию. Самое лучшее - представить ехать багажу, если он у вас есть, и то надежно привязав его, а самому идти пешком. Если нет багажа - поезжайте верхом. Начиная от завода все время созерцаете скалистые берега, причудливые формы гор, срезы по скалам, на которых дико­винным образом лепятся сосны и березы. Ели и пихты растут в более привольных местах, вдали на горах они возносятся к небу то готическими шпилями, то напоминая кипарисы. Сам Инзер здесь наиболее порожист и торопливо журчит между камнями, большими и малыми, иногда с трудом пробираясь среди густо рассыпанных глыб. В некоторых местах он делает крутые повороты - и здесь становится тихим, а если нет камней, то красиво отражает в себе береговые пейзажи. До самого Белорецка нет больших подъемов, не видно диких горных массивов, только справа длинный хребет с чахлой растительностью, да под Белорецком Малиновка одиноко возвышается на горизонте к мной сине-серой массой. Кругом идут поля да луга, наконец, пока­емся и Белорецк, весело раскинувшийся по берегам реки, от кото­рой и взял название...».

***

   «Живописный Белорецкий край имеет две горных вершины Яман- Тау - Большой и Малый. Для краеведа-исследователя, для альпиниста- туриста и просто любителя природы восхождение на Большой Яман-Тау при хорошей погоде будет отрадным и памятным моментом. Ma­лый Яман-Тау находится на западе от Белорецка, а Большой - на севе­ре. Одна из дорог к Яман-Тау идет через Журавлиное болото, и по этой дороге в конце погожего августа (конец тридцатых годов) мы с сыном Олегом отправились на Яман-Тау.

   К горе вела довольно заметная тропинка сквозь густой лес. В лесу попадаются полосы россыпей, состоящие из крупных камней. Говорливый ручеек пересекает тропинку, затем лес кончается, начинаются луга с кустарниками и одинокими деревьями - и все время подъем в юру. Тропинка теряется, идти приходится по наитию. Изменяется и характер леса: дремучий, темный, кругом лесной хлам, обшелые камни нее постепенно усыпается, под ногами путается высокая трава, а на смену лиственным деревьям появляются сосны. На высоте более 750 метров древесные насаждения редеют, давая место открытым простран­ствам с роскошными лугами. На высоте 1300 метров начинаются ка­менные россыпи, местами с лишайниками и подушками травы и можжевелого сланца. Подъем кончился, идем прямо к виднеющимся вер­шинам Яман-Тау которые все еще временами закрываются карлико­выми деревьями. Наконец обе вершины Яман-Тау появляются цели­ком, ничем не закрытые. Седловина между ними с отдельными по­лосками россыпей и кое-где подростками-пихтами в урожайные годы вся бывает покрыта брусникой, так что ее не собирают, а гребут осо­быми «бралками» или даже ковшами. Брусника почитается местными углежогами как лекарство, ее едят при всяких болезнях. Около кило­метра приходится идти по равнине, пересеченной кое-где кварцитами или россыпями, пока не подойдете к самому Яман-Тау, состоящему сплошь из таких же каменных глыб. По этим глыбам и нужно караб­каться, выбирая иногда полоски между глыбами, поросшие можже­вельником, ползущим по самой земле, и брусникой. Идти по таким полоскам мягко и легко, но они на половине подъема кончаются, и остальной путь приходится проделывать или прыгая с камня на ка­мень или ползком.

   Вершина представляет собой равнину, довольно большую, больше гектара, с вышкой (маяком). При ясном небе открывается обширная панорама гор: Зигальга, Машак, Елангасы (Ближний и Дальний), и дальше всех - серовато-голубоватый Иремель. Некоторые горы име­ют очень своеобразный вид. Например, Стожок представляет собой какой-то замок с высокой башней. Целое море горных хребтов, сме­няя друг друга, уходят и теряются далеко-далеко, меняя серо-зеленую окраску сначала на синюю и, наконец, на фиолетово-серую и чуть-чуть синевато-сероватую. А ближе лесное окружение то там, то тут прорезывается лентами каменных россыпей. Почти напротив подъема на вершине горы небольшой бассейн с чистой и очень вкусной во­дой. Это-то и есть знаменитое озеро на вершине Яман-Тау, о котором с таким уважением мне говорили. Рядом еще маленькие водоемы. Кроме маяка, на площадке вершины раскидано несколько каменных сундукообразных глыб, испещренных фамилиями и именами турис­тов. Редкие альпийские травы и цветы растут кое-где, прячась между камнями, но - ни деревца, ни кустика. Отдохнув немного около бас­сейна и отдышавшись после подъема, мы пьем. Вода изумительно вкусная, чему несомненно способствует пройденный путь.

   Трудности подъема на Яман-Тау состоят главным образом в условиях погоды и в знании дороги. Но, в хорошую погоду это приятная альпийская прогулка, требующая, правда, известной доли выносливости».

Белорецк: Страницы истории. авт. Андрей Ткачев 2003 г.