Часть 2. Глава 17. Пришелец из Мекки

27 января 2022 05:06

194

0

Книги о Белорецке и р-не Могусюмка и Гурьяныч

Главный редактор

   Весело перестукивают, цокают коваными копытами по каменистой дороге башкирские кони.

   Утренняя дымка над степью. Среди ровной, безбрежной равнины низкие скалистые холмы, как всплески серых волн на огромном озере. Орлы вспорхнули, запрыгали по дороге с полураскрытыми крыльями, с трудом переходя влет. На­конец расправили крылья, и первые тяжелые удары по воз­духу тоже были похожи на отчаянные прыжки. Казалось, птицы эти могут только прыгать и так тяжелы, что никогда но взлетят.

   А маленькие бойкие пичужки, напуганные широкими взмахами их крыльев, уж давно взлетели из травы и с гор­дыми и победными криками носились в воздухе, смеясь над могучими, медлительно взлетающими орлами, и кричали им сверху: «Мы можем, мы можем! А вы не можете! Не умеете летать! Хи-хи! Ха-ха! Ничего не умеете! Хи-хи! Ха-ха!»

   Путники остановились на ночлег в маленькой степной деревушке.

   Под утро на телеге, заложив в нее своих коней, поехал вперед татарин Черный Хурмат, один джигит с ним в телеге, а двое скакали верхами и вели в поводу запасных коней, как бы назначенных для продажи. Джигиты должны были остановиться в Хабибулине вблизи дома муллы, у кого-нибудь из соседей, делая вид, что едут в степной город на базар.

   К утру один из джигитов вернулся. В Хабибулине, по его словам, все спокойно; Хурмат уже там. Но на летнюю кочевку почти никто из жителей еще не выезжал, все живут в деревне, и поэтому надо быть поосторожней.

   Могусюмка помолился, позавтракал и в середине дня вместе с Бегимом подъезжал к Хабибулину.

   У околицы пасся скот.

   — Где дом муллы?—спросил он у бородатого старика пастуха в черной ватной засаленной тюбетейке, стоявшего с кнутом подле ворот в околице.

   Старик показал, как проехать. Всадники поблагодарили пастуха. Могусюмка ударил коня плетью.

   Вскоре нашли дом муллы. В соседнем дворе какой-то че­ловек, снявши колесо с оси, возился у телеги. Видно, про­езжий, у него испортилась ось. Могусюмка узнал Хурмата. Он ссорился со своим спутником Мусой, называя его «дя­дей».

   У муллы дом с покосившимися воротами и с досками, положенными из двери прямо в глубокую грязь на дворе. Видно, вчера шел дождь. Всадники въехали во двор и спрыгнули с коней. По доскам, как по крыльцу, вошли они в дом, прежде чем кто-либо успел выйти и встретить их. В доме, несмотря на теплую пору, было очень жарко на­топлено. Духовные лица и богачи любят тепло. Жара в доме — признак достатка, а значит, и ума и образован­ности. У кого в доме тепло, тот и здоров. В старости тепло полезно. Пахло прелой кошмой, салом и конским потом, всюду лежали седла, на стенах висели уздечки.

   В одной из комнат, на урындыке, на ковре сидели седобородые старики. Среди них хозяин — тучный, лысый, безбровый, и тут же приезжий — Рахим-бай, остролицый, широкоплечий человек, еще не старый, с черной кожей, гор­боносый, с острыми глазами навыкате, как у хищной птицы.

   Все встали, почтительно приветствуя гостей, прикла­дывая руки к лицу, Могусюмка тоже приложил руки к ли­цу и сказал:

   — Благослови, аллах, — потом обеими руками пожал руки стариков.

   Властный и сильный вид Рахима понравился Могусюмке.

   Лицо Рахим-бая расплылось в улыбку, он кланялся Могусюмке особенно вежливо.

   Взрослый сын хозяина принес кумган и таз, полил гостю на руки.

   Хозяин пригласил Могусюма на урындык и посадил на почетное место — у сундука.

   Здесь, в этой избе из кривых осиновых бревен, люди кланялись Могусюму и друг другу так почтительно и го­ворили так тихо и с таким уважением, как, наверное, делали это где-то на Востоке в роскошных дворцах. Могусюмка почувствовал себя грубым и неотесанным. Никогда еще ученые седобородые старики не встречали его так — напро­тив, всегда косились.

   Дальше, по обычаю, должны были начаться взаимные расспросы о родных, о жизни, но Могусюмка чувствовал, что их не будет. Да и что он мог ответить, если бы спро­сили: «Как семья?», «Как хозяйство?», «Удачен ли год?» Семьи нет. Отца баи погубили. Невеста погибла, хозяй­ства нет. Конечно, год-то удачен! Косяки богатых баев угонял Могусюмка, уходил от полиции, скрывался удачно.

   Но не может же он сказать, где, в какой деревне скрыва­ется, где и кому продает или отдает даром коней.

   Могусюм посмотрел на себя глазами этих, судя по виду, почтеннейших людей. Видно, добрая молва о нем идет всюду, раз они так любезны, и сам Рахим, пришедший из святых мест, обходится с ним столь ласково. Может быть, в другое время, встреть он кого-либо из этих почтен­ных людей в лесу, тому бы не сдобровать, но сейчас сердце ею смягчилось, и он ждал с надеждой.

   Могусюмка верил в аллаха и к посланцу из святых мест испытывал глубокое уважение.

   Старики не затеяли расспросов. Они продолжали раз­говор, прерванный приездом гостей. Толковалась фраза из книги, все повторяли ее по многу раз с разными инто­нациями, как бы вкладывая все новый и новый смысл и придавая этой мысли все новые и новые оттенки.

   Когда это делал Рахим, он тонко улыбался, склоняя голову набок; глаза его при этом выкатывались еще больше, и он изящно разводил руками.

   Старики обрекли себя службе вере, читали по-арабски, учили, молились. Их не занимало ничто, кроме истин веры и хозяйственных забот. В хозяйстве занятия были много­образны. Но в вере был застой, может быть, потому, что отсюда слишком далеко до Мекки. Поэтому умы вяли и умственная жизнь глохла. Рахима с его рассказами о духовной жизни на Востоке выслушивали с жадностью. Даже, если он рассуждал о том, что всем известно.

   Зашел разговор, одинаково ли вкусны яблоки, произ­растающие в раю.

   — А как ваше мнение? — спросил Рахим загадочно у одного из стариков.

   Маленький мулла из Ахтямовой сказал, что прелесть каждого яблока в особенности его вкуса. Он стоял за раз­нообразие. Безбровый мулла, хозяин дома, возражал. О яблоках в раю гили споры и прежде. Это дело не новое. Одни считали, что яблоки, как и вообще все плоды в раю, хотя и разны вкусом, но имеют одинаковый вид; другие полагали, что в раю они будут, как па земле.

   Когда споры стихли, лицо Рахима приняло серьезное и властное выражение, которое означало, что сейчас будет сказана новая, обязательная для всех присутствующих ис­тина. Что все их споры будут разрешены.

   — В Мекке и Медине есть об этом новое толкова­ние,— сказал он. — Все ясным теперь становится. В раю все одинаково прекрасно! Все, что прекрасно, не может быть лучше или хуже! Все должно быть божественно одинаковым. Одинаково вкусны яблоки, произраставшие в райских садах.

   И все присутствующие замерли, понимая, что старому спору о яблоках дано новое разъяснение. Мулла из Ахтя­мовой почувствовал себя уничтоженным и готов был прова­литься сквозь землю, опасаясь, что теперь, чего доброго, обвинят его в ереси, а потом он может лишиться и места.

   Все отлично понимали, что хотя речь идет про яблоки, но подразумевается нечто другое — ереси. Всякое разно­образие, согласно новым толкованиям из Мекки, глубоко вредно. А то на примере яблоков начнется проповедь ере­сей. В борьбе против неверных и райские яблоки должны быть едины.

   Несколько раз во время спора Рахим взглядывал, на Могусюма. Он был доволен, что отважный башлык приехал именно сегодня, в тот миг, когда происходил такой разговор. Но по виду башлыка ничего не узнаешь. Лицо его бесстрастно. Но не беда! Придется поговорить с ним.

   — А как ваше мнение? — спросил Рахим у Могюсюма, глядя ему в глаза.

   — Геройство во славу веры и отвага приятны про­року,— сказал он, видя, что Могусюмка молчит. — Тот, кто прославится, будет иметь мудрейших помощников, и они станут служить ему... Так бывает всегда... — Рахим тонко улыбнулся.

   Разговор продолжался еще некоторое время.

   На вечернюю молитву все ходили в мечеть.

   Поздно вечером Могусюм и Бегим остались одни с Рахим-баем.

Книга: Могусюмка и Гурьяныч авт. Н. П. Задорнов 1937 г.