Часть 2. Глава 20. У Абкадыра
Книга: Могусюмка и Гурьяныч - Часть 2. В степи. Глава 20. У Абкадыра
— Смотри, козы! Значит, деревня близко! — сказал Могусюм.
За липняком открылись избенки. Их стены из липовых бревен, оплетены ивняком и обмазаны глиной, а крыши опутаны серыми, как грубое застиранное белье, полосами щербатой липовой коры.
На узкой улице и во дворах грязь по колено — все в следах конских и козьих копыт.
По улице идет низкорослый, еще крепкий старик с седой бородкой, сероглазый, скуластый, рядом рослый белокурый башкирин с голубыми глазами и с рыжеватыми жесткими усами. Мальчик несет маленького козленка на руках. Сзади идут женщины. Вся семья направляется в гости к бабушке, дети несут ей козленка в подарок.
Праздник начался. Окончился пост. Все веселы и гуляют. И здесь, в избах, крытых липовым корьем, в нищей деревушке тоже веселятся, радуются. Завидев всадников, все остановились. Могусюм и Гурьян спешились. Их Пригласили в гости. Пришлось остаться...
Утром путь пошел в глухие леса. Вокруг росли древние толстые березы. После полудня ехали над Белой, потом свернули тропой. Тут холодно: в горах весна наступает позже, чем в степи.
Тучные разросшиеся березы еще только-только распустились. Они стоят поодаль друг от друга; кажется, что это дремучий, густой лес. Конца не видно чаще тяжелых белых стволов, всюду так бело, как будто вокруг снегопад. Зелени не заметно, хотя почки лопнули.
— Где башкиры живут, там и зверя больше и птицы, и лес лучше, — сказал Гурьян.— Ведь такого березняка, пожалуй, больше нигде нет по Уралу.
— А пашен хороших нет, — молвил Могусюмка. Он знал, что вокруг русских деревень лес уничтожается, нет зверя, мало птицы, но у русских хлеб и мастерство... Размышления об этом всегда тревожили его. Старая, больная дума вновь им овладела.
Березняк поредел. Выехали к пашне. Дул холодный ветер, и моросил дождик. Минули еще несколько перелесков. Видна стала гора с лесом на острой вершине, с несколькими избами по голому склону. Это деревушка Шигаева.
Слева, как снег, белела по ущелью, пробороздившему склон горы, пенистая грохочущая речка. Внизу по ее берегам камни, стволы мертвых деревьев навалены грудами. А вокруг пеньки. Местами вода валила по уступам, по завалам мертвых деревьев.
Рыжая и саврасая лошадки, упрямо упираясь, стали подыматься по крутому склону.
Ясней проступал лес на коническом высоком куполе горы. Отсюда он казался низкорослым и редким, хотя это тоже старый, могучий лес и никем еще не рублен от века. Когда-то вся гора была им покрыта.
— Здесь высоко. Наверно, всегда дождь, — говорит Гурьян.
— Зимой в эту деревню нет езды, — отзывается Могусюм, — все заносит.
— Зимой и на завод только одна дорога.
Стволов березы не видно в этот мутный день, на вершине горы заметны лишь лиственницы и ели, поэтому и лес кажется редким.
Абкадыр — старый друг Могусюма и Гурьяна — построил дом выше всех односельчан, ближе к вершине горы. Заметив всадников, он вышел из дому со всем своим семейством.
В доме у него тепло. Горят дрова в сыуалэ. Над нарами— урындыком — развешаны на урдах — палках — лучшие платья жены и дочерей — целый полукруг из разноцветных нарядов. Сбоку, тоже на нарах, — окованный сундучок и груда прилежно сложенных одеял и подушек. Нары покрыты самодельным ковром.
Гостям подали вымыть руки и усадили на нары.
В дверь вошла целая толпа башкир. Среди них — улыбающийся Бикбай, за ним появился и Хибетка.
— Вы откуда? — изумился Могусюмка.
— Приехали ко мне гости на праздник, — отвечал Абкадыр.
— Благослови аллах! — поздоровался Бикбай с Мо- гусюмкой, а также с Гурьяном.
— Давно я тебя не видел! Ну как, Бикбай, живешь? — спросил Гурьян. — Как здоровье?
— Глазами не совсем... Руками не совсем... — отвечал Бикбай, улыбаясь.
На нем синяя рубаха с большими деревянными пуговицами и с длинными петлями, нашитыми сверху.
Между прочих вещей, висевших над нарами, Могусюмка заметил наверху, на гвозде, какую-то странную вещь. Это форменная фуражка с черным лакированным козырьком. «Откуда такая у Абкадыра?» — подумал он.
Начались расспросы о жизни... Абкадыр рассказал, что рубит лес, возит на берег к реке.
— Хорошо платят? — с чуть заметной обидой спросил Могусюм.
— Хорошо! — добродушно ответил Абкадыр.— Теперь жить можно...
— Не жалко леса? — обратился к нему Гурьян.
— Чего жалко? Башкирам деньги надо, — ответил Абкадыр.
Могусюмка не подал виду, но слова эти поразили его.
— Теперь товара много всякого продают, — продолжал хозяин.
Один из низовских мужиков, по его словам, взял подряд на поставку бревен, уговорился с башкирами и вырубал лес. Работали сами башкиры, и, по словам Абкадыра, все очень довольны.
— Пусть рубят, — подтвердил Бикбай. — Разве лучше за каждым куском ходить к бояру?
Боярами здешние башкиры называли и своих баев, и заводского управляющего, и хозяина завода.
— Теперь уж бояр вас не лупит? — спросил Гурьян.
— И прежде башкир не лупил. Башкир — вольный!
Низовские были барские, их лупил бояр, — ответил Абкадыр. — Кто урока не справит. Да заводских...
Башкиры подсмеивались над Бурьяном, хотя и слыхали, что одного из самых грозных бояр он закинул под молот.
— Почем же вам за лес платят? — спросил Гурьян.
— Сосновое бревно — девять аршин длина, шестнадцать вершков толщина — двадцать копеек...
— Старший сын поступает служить на завод, — продолжал хозяин. — Будет полесовщиком, ему выдали фуражку, дадут оружие...
А Бикбай стал жаловаться, что поссорился с низовцамн.
— Каждое лето я продавал Акинфию поляну...
Гурьян догадался, что Бикбай не продавал, а сдавал косить за плату. Когда-то Бикбай мечтал, что община выделит ему пай. Он добился этого и стал извлекать выгоды, сдавать землю в аренду.
— Сколько же ты брал с Акинфия?
— Да за осьмушку чая один год сдавал. А другой год за табак... Но вот беда. Нынче приехал землемер. Акинфий говорит, что там его земля, гонит меня...
— Да велика ли поляна?
— Не знаю...
— Сколько десятин? — спросил Гурьян.
— Косил он маленькую поляну. А занял земли много. Наверно, пять десятин или, может быть, десять, — ответил Бикбай.
Старик признался, что еще в прошлом году он «продал» поляну не только Акинфию, но и еще одному заводскому мужику и с того тоже получил пачку табака. Когда дело выяснилось, Акинфий рассердился, выгнал заводского соперника, подрался с Бикбаем, а нынче заявил землемеру, что земля всегда принадлежала ему. Бикбай пошел жаловаться. Он доказывал землемеру, что эта земля принадлежит общине, что он лишь часть своего пая сдавал.
Рассказы затянулись до глубокой ночи.
Утром Гурьян уезжал на завод.
— Ну, прощай, не балуй зря, — сказал он Могусюмке. — Если опять будут разговоры — слушай, на ус мотай, а сам не попадайся.
— А знаешь, что-то мне нехорошо сегодня, сердце мое болит, — прощаясь, сказал ему Могусюмка. И он улыбнулся доброй, кроткой улыбкой. Взор его был чист и полон грусти.
— Какая может быть беда?
— Не знаю. Может быть, полиция на заводе? Смотри, чтобы тебя не схватили. Сердце мое болит. Кажется, что я не увижу тебя...
— Бог с тобой! Бог милостив, вернусь жив и невредим.
— Скоро сабантуй, — сказал Могусюмка. — Возвращайся скорей.
— Гуляй без меня, если не дождешься.
Гурьян обнял Могусюмку и поцеловал его.
На завод ему хотелось, но речи Могусюма встревожили его. Он заметил вчера, как огорчили друга рассказы Бикбая.
— Ну, ничего, бог даст, вернусь скоро... Родня, поди, не очень меня ждет.
Гурьян уехал.
Вскоре он подъехал к гребню хребта, и чем ближе был пролом в гребне, тем больше думал Гурьян о заводе, о том, как его примут там родные, как он подъедет, можно ли осмелиться заехать к ним средь бела дня. Но родные уже не казались ему такими желанными, как в то время, когда смотрел он со степи на горы.
Пришло ему на миг в голову, не зря ли бросил Могусюмку, когда тот в таких раздумьях. Не вернуться ли? Гурьян решил с пути не возвращаться и на заводе не задерживаться.
* * *
Могусюмка, возвратившись в дом Абкадыра, задумался. Снова он вспомнил речи Рахима.
Вошел Абкадыр. Он с женой ездил доить кобылиц. Абкадыр веселый, с красным худым лицом, с кнутом в руках, в шерстяном чепане до пят.
— Сейчас встретил бояра Исхака, — сказал он.
Исхак жил под горой, с другой стороны ее. По словам хозяина, он уже перегнал табуны на летнюю кочевку, но зачем-то приезжал к себе домой.
Абкадыр рассказал, что у Исхака три дома, восемь табунов лошадей, баранов столько, что не сосчитать.
— Четыре жены! — сказал он, усмехаясь.
Не раз замечал Могусюмка, что в народе не любят тех, у кого по нескольку жен, смеются как над жадными дураками, которые хватают куски, а проглотить не могут.
Пришел Бикбай.
— А вы слышали, — спросил Могусюмка, — что появился странник с Востока?
— Нет.
— Собирает на магометанское государство и хочет подымать восстание против русских. Что вы думаете?
Дряблая шея Бикбая в глубокой сетке черных морщин дрогнула. Голова у него затряслась.
— Как это устроить государство? — заговорил Абкадыр. — Кто же будет царем? Ты? Или Курбан? Или наш бояр Исхак?
Башкиры выслушали Могусюмкины рассказы со вниманием, иногда переглядывались, насмешка являлась во взоре Абкадыра, страх в глазах Бикбая.
Во время разговора Абкадыр снял с гвоздя фуражку своего сына, повертел в руках, сдул пыль с козырька и бережно повесил на место и долго смотрел на нее снизу.
— Хорошая фуражка? — спросил он Могусюмку.
— Неплохая! — ответил башлык.
— А кобылицы уже доятся, уже трава в долинах есть, заговорил Абкадыр, подымаясь. — Исхак у меня никак не может одну кобылу отнять. Он просит: продай... Хочешь, покажу тебе мою лучшую кобылу? А я Исхаку не уступаю!
Книга: Могусюмка и Гурьяныч авт. Н. П. Задорнов 1937 г.
Отзывы