Глава 8. В борьбе с самодержавием

25 августа 2020 03:23

242

0

Книги о Белорецке и р-не Прочнее стали

Главный редактор

КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

   Декабрь 1904 года. Под руководством большевиков прошла огромная, хорошо организованная стачка бакинских рабочих. Она окончилась победой — заключен первый в' истории рабочего движения в Рос­сии коллективный договор между рабочими и нефтепромышленниками. Январь 1905 года начался стачкой на крупнейшем петербургском заводе — Путиловском. К этой стачке присоединились другие заводы и фабрики Петербурга. Стачка стала всеобщей.

   Царское правительство решило любыми средствами подавить движение. Неза­долго до того полиция создала во всех районах города свои организации. Поп Гапон взялся помочь царской охранке: вызвать расстрел рабочих и в крови потопить ра­бочее движение. Он предложил провокационный план: собраться всем рабочим и в мирном шествии с хоругвями явиться к Зимнему дворцу — подать царю петицию о своих нуждах.

   Петиция обсуждалась на рабочих собраниях. Большевики доказывали тру­дящимся, что свободу нужно добывать не просьбами к царю, а завоевывать с ору­жием в руках. Они предостерегали, что в рабочих будут стрелять. Но остановить шествие было невозможно — значительная часть людей верила, что царь поможет. Под влиянием большевиков в петицию были включены «требования свободы печати и слова, свободы рабочих союзбв, созыва Учредительного собрания для измейё- ния государственного строя России, равенства всех перед законом, отделения церкви от государства, прекращения войны, установления 8-часового рабочего дня, передачи земли крестьянам».

   В воскресенье 9 января 1905 года была расстреляна вера в царя. Она застыла яркими кровавыми пятнами на снежной русской земле. Стрелять в безоружных ра­бочих приказал войскам сам Николай II. Более тысячи рабочих в этот день убито, более двух тысяч ранено. Вместе с рабочими были убиты и арестованы многие большевики.

   Страшная весть о кровавом злодеянии царя разнеслась повсюду. Рабочий класс  России ответил на это всеобщей стачкой. Началась революция, в ходе которой со всей убедительностью выявилось, что единственной революционно-маркси­стской силой в партии и стране были большевики.

   От экономических стачек рабочие стали переходить к политическим демон­страциям. В Петербурге, Москве, Баку и в других городах, где были сосредото­чены значительные массы рабочих, стачки носили особенно упорный характер. В первых рядах борющегося пролетариата шли металлисты.

   Политические стачки встряхнули всю страну, Да городом стала подниматься деревня. Рабочее и крестьянское движение и поражение русских войск в войне оказали свое влияние и на армию. Вспыхнуло восстание на броненосце «Потемкин».

   Волна революции докатилась до Башкирии. Уфимская большевистская орга­низация обратилась к рабочим с призывом присоединиться к всеобщему движению народа.

   Первыми на призыв откликнулись рабочие Уфимских железнодорожных ма­стерских, миньярцы и катав-ивановцы. Бастуя, они наряду с экономическими тре­бованиями выдвинули лозунги: «Долой самодержавие!», «Да здравствует респуб­лика!» В движение были втянуты даже наиболее отсталые группы рабочих—сезон­ники, трудящиеся мелких предприятий, а также крестьянство, в том числе и баш­кирское, трудовая интеллигенция и служащие городов.

   Прибывшие из ссылки Косоротов, Кленов и приехавший из Омска Алексеев возвратились к своей прежней работе. Усилилась политическая агитация. Росли ряды активных борцов за дело рабочего класса. Литейщики Федор Сызранкин и Степан Клепинин, слесарь Иван Козлов, формовщик Андрей Брусов и подручный- мартеновец Федор Визгалов горячо взялись за революционную работу. Опыт борь­бы они приобрели, участвуя в организации первой в Белорецком заводе маев­ки-забастовки.

   Опять появились прокламации. Получал их у аптекаря Бравина и распростра­нял Федор Сызранкин. Почти во всех цехах он имел верных помощников. Осо­бенно надежным был сторож механического цеха Рябов. За час до гудка на «шабаш»  Сызранкин являлся в цех.

   — Что, новость?— спрашивал сторож?

   — Да.

   — Ну, разбрасывай!

   Сызранкин раскладывал прокламации по слесарным шкафам. Первому клал Николаю Маресеву,— этот человек умел организовать чтение листовок.

   Приходилось остерегаться. В любую минуту можно было нарваться на прово­каторов. Их стало много. Опасались двурушника Ивана Малова. Явным предате­лем был Перфилька Свистунов, мастер сортировочного цеха. Он всячески старал­ся втереться в доверие к рабочим, неизменно появлялся всюду, где люди собира­лись группами. Перфильку рабочие ненавидели. Он был связан с полицией, особым уважением пользовался у местной жандармерии.

   Благодаря бдительности всех рабочих провалов не было.

   Участились нелегальные сходки. Собирались в саду Линчевского. Находил­ся он рядом с поселком. Здесь решались острые вопросы революционного дви­жения.

   В день 1 мая 1905 года на Белорецком и Тирлянском заводах прошли эконо­мические стачки. Но требования о повышении заработной платы администрация не удовлетворила.

   Семнадцатого мая прокатчики Белорецкого завода забастовали вновь. Стачка продолжалась до 24 мая. На этот раз рабочие добились частичного выполнения своих требований.

   Повторили стачку и тирлянцы. Они на три дня прекратили работу листопро­катного цеха, потребовав увеличения заработка и бесплатного отпуска лугов. Стач­ка не увенчалась успехом, но еще больше сплотила рабочих.

   В эти дни стачек Уфимский рабочий комитет установил тесную связь с бело­рецкими рабочими; с этих пор они стали работать под его руководством. С помощью Уфимского комитета на заводах были созданы социал-демократические группы. Во главе их встали Василий Емельянович Косоротов и Алексей Яковлевич Оглоб­лин.

АНДРЕЙ

   В начале июля 1905 года в Тирлянский завод к Алексею Яковлевичу Оглоб­лину приехал посланный Уфимским комитетом Потап и передал нелегальную ли­тературу.

   Расставаясь, сказал:

   — Возможно, к вам явится очень нужный человек. Жизнь его должна быть со­хранена во что бы то ни стало. Вы будете отвечать перед партией и народом за его благополучное пребывание в Тирлянском заводе. Встретитесь по паролю. Он спро­сит: Мария Ивановна была здесь? Вы ответите: Была, но выехала в область Урала.

   Потап с попутной подводой направился в Белорецкий завод...

   А в конце июля Оглоблин, возвращаясь вечером с завода, заметил подходив­шего к дому невысокого и худощавого брюнета. Вид у него был рабочий. За пле­чами— дорожный мешок.

   Встретились у ворот.

   — Не вы будете Алексей Яковлевич Оглоблин?— спросил брюнет.

   — Я.

   Пришелец заметно обрадовался.

   — Мария Ивановна была здесь?..

ЯКОВ МИХАЙЛОВИЧ СВЕРДЛОВ

   — Была, но выехала в область Урала.

   ... Оглоблин провел брюнета в избу.

   — Меня зовут Андрей,— сказал он, снимая с плеч дорожный мешок. Помол­чав, добавил: — Пробирался горами...

   За ужином Андрей подробно расспросил о работе, быте и настроении тирлян- ских рабочих. Беседа была задушевной.

   Поблескивая стеклами пенсне, Андрей детально изложил свой взгляд на рабо­чее движений. Много нового услышал Алексей Яковлевич. Это были взгляды партии, кровью и плотью связанной с пролетариатом.

   Вместе обсудили задачи рабочего движения в Тирлянском заводе.

   — Пухова из Белорецкого завода знаете? — спросил Андрей.

   — Александра Николаевича?

   — Да.

   — Как же.

   — Человек надежный?

   — Крепкий.

   — Тем лучше... Советуйтесь с Косоротовым. Действуйте сообща.

   Поздним вечером Оглоблин повел Андрея на окраину поселка в дом своего товарища.

   — За мной установили полицейский надзор,— объяснил Алексей Яковле­вич,— и оставаться в моем доме вам небезопасно.

   — Я в вашем распоряжении,— многозначительно подчеркнул Андрей и одоб­рительно посмотрел на тирлянского большевика.

   На другой день, после работы, верстах в четырех от поселка, в местечке у Ер- шовского ключа собралось 14 рабочих-активистов во главе с Оглоблиным. Среди них были С. И. Тюрин, Д. А. Мальцев, Ф. Ф. Колесников, К. М. Знаменсков — бое­вые и стойкие товарищи.

   На поляне из-за кустов появился Андрей, поздоровался с каждым и в ту же минуту стал говорить.

   Его речь была волнующей, страстной и сопровождалась энергичными движе­ниями рук. Поблескивали стекла пенсне... Это была речь, полная неотразимой правды, глубокой веры в светлое будущее. Она отвечала на думы, которые давно волновали присутствующих.

   — Прежде всего организованность,— говорил Андрей, — организованность и железная сплоченность, железная сплоченность и решительность. А это мы мо­жем достигнуть только усиленной работой в каждом цехе, у каждого горна...

   Многочисленны были вопросы. После ответов на них, Андрей отозвал в сторо­ну Оглоблина:

   — А теперь показывайте дорогу в Белорецкий завод.

   Оглоблин взял за кустами дорожный мешок Андрея. Дошли до Низовского моста. Алексей Яковлевич показал дорогу. Не хотелось расставаться. Версты две шел Оглоблин по обочине дороги, провожая его взглядом...

   В Белорецкий завод Андрей пришел, когда уже густые сумерки повисли над поселком. Отыскав небольшой старый домик на берегу пруда в Нижнем селении, он постучал в ворота. На стук вышел Александр Николаевич Пухов. После корот­кого разговора и крепкого рукопожатия, провел гостя в избу.

   Жена Пухова, Екатерина, вздула огонь. У порога стоял молодой, невысоко­го роста брюнет.

   — Андрей,— сказал Пухов жене,— мой знакомый.

   Гость и хозяин всю ночь о чем-то беседовали. Перед рассветом Андрей лег вздремнуть, а Пухов вышел во двор — долго стучал топором. Вернувшись, сказал жене:

   — На день гостя в амбаре запирать будем.

   Удивилась Екатерина, хотела чего-то спросить, но смолчала — «должно быть так нужно... дело мужское...» Унесла табуретку, на сундуке устроила постель. Долго смотрела в маленькую, прорубленную для света, щель в амбаре.

   Пришел Александр с Андреем. Осмотрели помещение.

   — Очень хорошо,— сказал гость,— превосходная квартира.

   Пухов запер его в амбаре на замок. Жене строго-настрого приказал соблюдать осторожность.

   В этот же день Екатерина, принося гостю молоко и хлеб, заметила, что Андрей много читает и пишет.

   Так началась в Белорецком поселке жизнь необычного квартиранта.

   ... Мастеровые были людьми очень занятыми — сутками пропадали на заво­де. Друг к другу ходили редко. А теперь зачастили к Пухову его товарищи. И все причина: то давно не виделись, то молоток для отбойки косы понадобился — сво­его нет, а время покосное; то еще чего-нибудь... Приходил Косоротов. Был Портсман. Наведывались К. М. Евсеев, Я- И. Косарев, В. И. Безруков, И. Ф. Ракитин, П. И. Гнетов. Забегал Ф. К. Алексеев.

   С каждым беседовал Андрей. Уходили люди одухотворенными, уверенными.

   Собирались и группами. Но делали это с еще большей предосторожностью. Так требовал Андрей.

   Недалеко от дома Пухова по Кашинской улице жила семья Душиных. У Ду­шиных был сын Николай, молодой рабочий мартеновского цеха. Николай раньше встречался на «ночевках» со своим одногодком Елисеевым. Молодежь знала Ели­сеева как зачинщика драк и попоек. Не найдя себе другого места, он ушел в поли­цейские, стал часто бывать в ночных обходах по Нижнему селению. Узнав об этом, Пухов стал давать Николаю деньги на водку, а тот угощал Елисеева. По вечерам полицейский пьянствовал у Душина, а поблизости, в доме Пухова, проходили кон­спиративные сходки.

   Когда об этом рассказали Андрею, он долго и от души смеялся, но рекомендо­вал чаще менять формы конспирации.

   После первой же встречи с Андреем рабочие поняли, что имеют дело с круп­ным партийным работником. Был он пламенным, решительным смелым. Эти качества сочетались в нем с большой предусмотрительностью. Чувствовалось, что за его плечами тяжелый путь, огромный жизненный опыт. Приходили к мнению, что так может поступать ’ человек, скрывающийся, бежавший из тюрь­мы или ссылки, что будучи революционером-профессионалом, он не мог нахо­диться без своего любимого дела. Некоторые из-за любопытства пробовали инте­ресоваться, откуда он прибыл в Белорецкий завод. Андрей, улыбнувшись, сказал:

   — Как вот вы ведете работу с крестьянами и башкирами? Да спросите, чем по­мочь. Рабочий класс всегда под руками — на заводе. А вот крестьянские и баш­кирские массы далеко от вас. Сами к ним приближайтесь.

   Больше спрашивать не стали...

   Пухов изменил форму конспирации сходок. С наступлением сумерок в его дом стали собираться гости. Шли рабочие — в обнимку, качались из стороны в сторо­ну, размахивали руками, пели хмельную песню:

Я по улице иду,

     А улица качается...

   На другой стороне Кашинской улицы женщины выглядывали из окон, гово­рили:

   — Взгляньте, бабыньки, экую ораву Пухов к себе ведет. Человек степенный, а накось вот — в вино вдарился...

   Екатерина пропускала гостей во двор, закрывала ставни, запирала ворота. Гости проходили в избу, ставили-на стол бутылки с вином, раскладывали карты... и моментально трезвели. Вино не пили, в карты не играли. Пухов уходил во двор и возвращался вдвоем.

   Андрей начинал говорить. Вокруг него тесным кольцом усаживались рабо­чие-активисты и слушали, боясь пропустить хоть одно слово.

   — Больше занимайтесь пропагандой. От пропаганды переходите к широкой агитации,— учил он.— Скорее берите массу под свое влияние. Разъясняйте ей гнилость царского самодержавия.

   Беседы затягивались до поздней ночи. Пухов приносил с сеновала нелегаль­ную литературу и раздавал ее. С карманами, набитыми до отказа, гости расходились. Еле держась на ногах, качались по улице. Опять слышались их хмель­ные песни.

   А утром Екатерина чуть свет выносила в ведре «крамольные» прокламации и по указанию мужа забрасывала их в заранее приготовленные в заводском заборе дыры. Иногда она несла на руках трехмесячную дочку Аничку, и никто не подо­зревал, что в пеленках вместе с ребенком завернуты те же прокламации.

   Нелегальную литературу в большом количестве распространял на заводе Фе­дор Сызранкин. В этом трудном и опасном деле он стал первым лицом. Литейщик не имел ни одного провала.

   Литературу привозил с медикаментами все тот же аптекарь Бравин. Несколь­ко раз по ночам в подполье его дома Портсман и Евсеев печатали на гектографе ли­стовки, призывающие к борьбе с царским самодержавием.

   Андрей действовал очень осторожно и встречался с Косоротовым, Алексеевым и Портсманом редко; они были под надзором полиции. Но действовал через них. Вскоре он поставил перед Косоротовым вопрос о проведении более широких рабо­чих сходок; предупредил, чтобы были тщательно соблюдены все Предосторожности— в Белорецком поселке регулярно патрулировали казаки. Решили в один из вече­ров собраться на гору Мраткину. Обильный сосняк на ней позволял быть незаме­ченными, а видимость для наблюдения за дорогами — хорошая. Место уже знако­мое — три года назад здесь прокатчики договаривались о первой забастовке.

   ...На завечеревшую Мраткину пришли более ста рабочих. У подножья горы, на берегу пруда, сходку охранял Николай Душин с несколькими товарищами. А на вершине ее Косоротов открыл митинг.

   Выступал Андрей.

   — Царское самодержавие давит тюрьмой, нагайкой и штыком...

   Он говорил о том, как переделать издавна заведенный негодный порядок, призывал переходить от экономических стачек к политическим, к активной борь­бе против царского самодержавия. Его взволнованная речь сильно действовала на присутствующих.

   Звучал металлический голос, страстный и уверенный. Слушая Андрея, бело­рецкие рабочие учились партийной борьбе за свои права, за лучшую жизнь для всего трудового народа.

   Свою речь оратор закончил словами:

   — Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

   Вдруг со стороны поселка донесся конский топот. Каждую секунду он нарастал.

   — Казаки!

   Душин пронзительным свистом подал сигнал и разжег большой костер. На вершине горы рабочие успели разбежаться по кустам и спрятаться за деревьями.

   Из темноты вывернулись казаки и подскочили к огню. Душин с товарищами ставил в это время котелок на треножник. Смекалистый Николай, идя в охрану, захватил с собой удочки, картошку и купленную на базаре рыбу.

   — Как дела?!— спросил, испытывающе всматриваясь в лица рыболовов, уса­тый казак.

   — Что -то плохо клюет,— ответил Душин.

   — Плохо клюет, говоришь?..

   — Ну да, плохо...

   И показал в котелке три небольших рыбешки.

   Казаки, немного постояв, пришпорили коней и стали прочесывать лес. Было слышно, как они кое на кого натыкались, пытались задержать, кричали: «Стой!» Но все оказалось безуспешно.

   Душин с друзьями возвращался домой. Товарищи его крепко ругали:

   — Чорт тебя дернул рыбу такую купить. Да еще казакам показывал. Ладно не дотяпали. Разве в нашем пруде пеструшка водится?! Она же в проточных водах...

   Дружно хохотали над казаками.

   ... Место сходок стали каждый раз менять. После Мраткиной собирались на Конечной горке и у Гуменного ключа.

   Пухов на всякий случай приносил с работы оружие и раздавал его надежным товарищам. Екатерина все больше овладевала «мужским» делом. Сначала она силь­но боялась наганов, а потом привыкла и даже сама уносила их к Степану Гнетову.

   Вскоре большая сходка была проведена на Мокрой поляне. Здесь были овраги, кустарник и сосняк. Присутствовало около двухсот человек.

   За время пребывания Андрея в Белорецком заводе появились обученные на практике вожаки рабочего движения, стало много нелегальной литературы, боль­шевистским влиянием оказались охвачены сотни металлургов.

   Но шпики выследили «преступный кружок». Они заподозрили, что в доме Пу­хова находится человек больших организаторских дарований, крупный партийный руководитель. Дом был взят под надзор. Это заметил прокатчик Василий Ивано­вич Безруков, вечером столкнувшийся с Перфилькой Свистуновым. Перфилька стоял на завалинке дома Пухова, приложив ухо к оконной ставне.

   Андрею в Белорецком заводе больше оставаться было нельзя.

   Расставались спешно. В последний раз блеснули на пороге стекла пенсне...

   За час до облавы группа рабочих увела Андрея по дороге в сторону Тирлянского завода.

   Часа в два ночи Алексей Яковлевич Оглоблин услышал стук в окно. Вышел на улицу. Увидев Андрея, забеспокоился.

   — Все ли в порядке?..

   — Не совсем...

   Оглоблин почувствовал беду.

   — Медлить нельзя,— сказал Андрей,— за мной должна быть погоня.. От­правляйте в Вязовую.

   Оглоблин провел Андрея на сеновал, а сам моментально исчез.

   Через полчаса у ворот стояла пара сильных коней, запряженных в легкий та­рантас.

   Глухой, неезженной дорогой через Моисееву- тору и деревню Рахманкину Иван Яковлевич Пудинов, знакомый возчик Оглоблина, на взмыленных конях привез Андрея на станцию Вязовую.

   На окраине железнодорожного поселка, крепко пожав друг другу руки, они расстались...

   Андрей — Яков Михайлович Свердлов, соратник великого основателя и мудрого вождя Коммунистической партии гениального Ленина и ученика и продолжателя дела Ленина великого Сталина, закаленный революционер-про­фессионал, один из лучших организаторов большевистского подполья.

   В 1905 году Свердлов был послан ЦК партии на Урал.

   «Больше года Яков Михайлович Свердлов, известный тогда под именем «Анд­рея», руководил Уральским большевистским областным комитетом РСДРП. Он был одним из любимейших ораторов рабочих Урала. Осенью 1905 г. он посетил Белорецкий, Тирлянский и ряд других южноуральских заводов».

   Свердлов растил и крепил большевистские организации Екатеринбурга, Уфы, многочисленных заводских поселков Урала.

   Яков Михайлович Свердлов сплачивал белорецких и тирлянских рабочих и учил их организованному действию в ответственный момент революционного движения.

НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ДНИ

   Осенью 1905 года революционное движение охватило всю страну. 19 сентября в Москве забастовали печатники. Забастовка перекинулась в Петербург и другие города.

   Начался новый подъем стачечного движения и в Башкирии... В Тирлянском заводе рабочие кузнечного и механического цехов 9 сентября покинули завод и снова потребовали увеличить заработок, сократить продолжительность рабочего времени и отменить «гулевые» дни. Социал-демократическая группа отпечатала на гектографе листовки, призывая рабочих к стойкости, и организованности. Стачка была упорной. Она продолжалась до 21 сентября и закончилась полной победой тирлянцев.

   Революционное движение в России нарастало с огромной силой. Наступили октябрьские дни. Забастовали московские железнодорожники, за ними все рабо­чие железных дорог страны. Прекратили работу почта и телеграф. Завод за заводом поднимался на забастовку. Октябрьская политическая забастовка стала все­российской. Она показала силу рабочего движения и вынудила насмерть перепу­ганного царя издать 17 октября 1905 года манифест, обещавший некоторые «свободы» и созыв Государственной думы с «законодательными» правами. Но это был маневр: вызвать спад революционного движения, а потом разгромить его. Большевики разоблачили царский замысел. Началось всенародное движение против самодержавия.

   В Белорецком заводе телеграмма о манифесте попала в руки управляющего Кузнецова. Он... молчал. Социал-демократическая группа, узнав об этом, сама те­леграфно запросила текст манифеста и получила его.

   Три дня подряд—20, 21, и 22 октября—в Белорецком поселке шли митинги. Был создан «Революционный комитет». В него избрали Шилова, Добросердова и Калечица. Комитет 23 октября организовал демонстрацию. Демонстранты с фла­гами и лозунгами, требующими свободу, собрались на площадь Верхнего селения, а затем прошли по улицам поселка. Боевые знамена в первом ряду несли Ф. Сызранкин и Ф. Визгалов. Возле дома пристава грянули песню:

   Вихри враждебные веют над нами,

Черные силы нас злобно гнетут...

   В эти дни на собрании в «Чайной» побывали многие сотни людей. Из рук в      руки передавалась прокламация, размноженная на гектографе: «Чего добиваются люди, которые ходят с красными флагами?» Комитет постановил закрыть завод, кроме доменного цеха, а ненавистных верховых отстранить от работы. С завода бы­ли изгнаны мастера Бетхер, Валавин и Федоров. Полиция попряталась. Порядок поддерживали рабочие-боевики. На рукавах они носили красные повязки.

   Организовали демонстрацию и тирлянские рабочие. Утром 23 октября они во главе с Оглоблиным собрались у заводской конторы и прошли по улицам поселка. Демонстранты несли лозунги: «Долой самодержавие!», «Да здравствует республи­ка!», «Свобода слова!», «Неприкосновенность личности!»

   У волостного правления демонстранты провели митинг. Горячую речь произ­нес Абрамов Н. С. В конце он сказал:

   — Народ наш был до сегодня в мешке, под крепким узлом. Но теперь этот узел развязан и народ вышел из мешка.

   В это время оратор развязал мешок, из которого вылез человек и закричал:

   — Ура-а!

   — Ур-ра-а! — подхватили сотни голосов.

   Но чем сильнее поднималось революционное движение, тем больше свирепе­ла реакция. Царское правительство повсюду организовывало бандитские поли­цейские отряды «черносотенцев». В них видную роль играли реакционные помещи­ки, купцы, попы и уголовные элементы. Они открыто убивали революционеров, устраивали погромы рабочих митингов и собраний.

   Так было и в Белорецком заводе. Местная знать проводила на церковной пло­щади молебен о «даровании свободы». На молебен явился Косоротов и, обратив­шись к собравшимся, сказал:

   — Свобода не дарована, а вырвана у царя силой. Когда революционеров была горсточка, царь их не боялся. Теперь, когда их стало много, он испугался и издал манифест.

   Произошло замешательство. Используя религиозные чувства присутствующих, Косоротов потребовал отслужить панихиду по рабочим, расстрелянным царем 9 ян­варя. Попы согласились служить только молебен, а от панихиды отказались. Но народ настоял. Во время панихиды, когда дьякон провозгласил «вечную память» по павшим за свободу, все пали ниц. Не шелохнулся только один пристав Валавин. Рабочие заставили и его выполнить волю народа — встать на колени.

   Местная знать искала себе опору против нарастающего революционного дви­жения белорецких рабочих. К услугам оказались кулаки и подкулачники сосед­ней Ломовки. Сюда послали переодетых полицейских; в их распоряжение дали бочку водки.

   В дни демонстраций в Белорецком заводе из Ломовки Явился купец Неудачин и сказал, что сельские жители просят прислать к ним людей и разъяснить о проис­ходящих в стране событиях. В Ломовку уехали члены Революционного комитета Шилов и Добросердов. С местным большевиком Дмитрием Никитичем Штырляевым они стали проводить разъяснительную работу.

   Но вот по Белорецкому поселку с быстротой молнии разнесся слух, что Добросердова убили, Шилова закатили бревнами, а дом Штырляева разгромили. Кто-то, забравшись на колокольню церкви, ударил в набат. Со всех сторон поселка к церк­ви сбегались люди. В несколько минут площадь переполнилась возбужденными белоречанами. Нашлись лица, подбивавшие на провокацию, — призывавшие дви­нуться в Ломовку с оружием. Это предложение передовые рабочие категорически отвергли. После долгих и горячих споров согласились итти по-хорошему, «всем миром».

   Процессия растянулась более чем на версту. Шли, разбившись группами. Рабочие несли красные флаги, слышались бодрые революционные песни. Хоругве­носцы пели «Спаси, господи, люди твоя».

   На полпути встретили избитого Добросердова. Узнали, что у ломовских му­жиков-подкулачников настроение драчливое. Все же решили продолжить путь.

   У входа в село толпа пьяных преградила дорогу демонстрантам. Тут был и переодетый в штатское урядник Арбузов.

   Православные предложили отслужить в ломовской церкви молебен о свободе и панихиду о погибших революционерах.

   Демонстрантов пропустили в центр села, а потом стали к ним приставать:

   — Ага, вам ни бога ни царя не надо!

   — Зачем в чужой монастырь пришли?..

   Пьяные подкулачники распахнули полушубки, выхватили палки и наброси­лись на белоречан. Нападение было стремительным.

   Не желая проливать кровь, белорецкие рабочие отступили. Ломовские мужи­ки гнались за ними до околицы Белорецкого поселка.

   В этот же день стало известно, что организаторами черносотенного погрома были управляющий заводами Кузнецов, земский начальник Згуро, сменивший Фик­сена, пристав Валавин, урядник Арбузов и ломовский старшина Ручушкин.

   Под влиянием революционного движения в Белорецком заводе в это же вре­мя была проведена демонстрация в соседней башкирской деревне Серменево.

   Сюда часто приезжал Штырляев и привозил Гансе Галикееву и Мурзахану Ни- заметдинову нелегальную литературу. Те, хорошо владея русским языком, пере­водили ее на башкирский. Все вместе несколько раз с небольшим кругом людей проводили беседы о положении угнетенной башкирской бедноты. Гайса Галикеев сам приезжал в Белорецкий завод и под видом сдачи своих сенокосных угодий в аренду налаживал связь с руководителями рабочего движения.

   Как только призывы к борьбе за свободу и свержение царского самодержавия донеслись из Белорецкого завода до деревни Серменево, он быстро собрал бедноту и вышел с ней на улицу.

   Заговорила беднота о своей никудышней жизни. Ругали баев и мулл...

   А дальше — подошла кулацкая верхушка деревни, так же как в Ломовке дер­жавшая бедняков в зависимости, пригрозила и приказала разойтись...

   Но революционная энергия белорецких большевиков не угасала. Создали Союз металлистов. Его возглавил Федор Алексеев. В цехах завода появились комитеты. Взимались членские взйосы. Открыли кассу взаимопомощи. Была организована боевая дружина; в ней состояло 70 рабочих прокатного цеха, 62 — механическо­го, 45— доменного и 40 рабочих мартеновского цеха. Собирали деньги на оружие. Одним из активных сборщиков был литейщик Степан Клепинин. В октябре и нояб­ре хозяевами на заводе и в поселке по существу являлись рабочие. Револю­ционный комитет превратился в Совет рабочих депутатов с 45 членами, избранны­ми от всех цехов завода. Под руководством Совета решались все большие и малые дела. Сюда поступали многочисленные просьбы и жалобы рабочих, приходили согласовывать свои действия верховые. Даже управляющий заводом Шарин спра­шивал согласие Совета на производство сверхурочных работ. Совет, как и все Советы этого времени в России, явился прообразом Советской власти.

   События в Белорецком заводе перепугали не только уездные, но и губерн­ские власти. Оренбургский губернатор Тюрин, чтобы удержать рабочих в по­виновении, прислал сотню казаков. Разместили по рабочим жилищам. Вскоре большевики их распропагандировали. Это была большая победа. Группа казаков во глзве с каптенармусом обратилась к своему начальству:

   — Что вы нас заставляете объедать рабочих. У них у самих по пять-шесть душ семьи.

   Увидев такое настроение, начальство поторопилось прислать на смену новую сотню.

   Косоротов послал телеграмму на имя губернатора, в которой потребо­вал немедленного увода и этих казаков, сообщая, что избранная народная мили­ция сама в состоянии поддерживать нужное спокойствие.

   Ответа не последовало. В Белорецкий завод срочно пожаловал вице-губерна­тор Соколовский. Он собрал активистов:

   — На каком основании самоуправством занимаетесь? Почему завод на три дня остановили и мастеров из цехов вывели?

   Рабочие отвечали:

   — Да потому, что они недостойные. Взятки берут.

   — Жен рабочих к себе требуют...

   — А проще говоря — мерзавцы!

   На следующий день Соколовский собрал общепоселковый сход. Собрание бы­ло многотысячное. Вице-губернатор присутствовал со всем штатом уездной и ме­стной полиции и жандармерии.

   Косоротов, стоя на столе, читал петицию с требованиями о немедленном созы­ве Учредительного собрания, о наделе крестьян землей,о введении восьмичасово­го рабочего дня, об устранении земского начальника и пристава...

   Выслушав петицию, Соколовский сказал:

   —Не могу этого сделать. От меня не зависит.

   Рабочие закричали:

   — Тогда мы сами сделаем!

   И бросились на полицию и жандармов. Те разбежались кто куда и попря­тались.

   Вице-губернатора не тронули. Когда Косоротов в заключение петиции про­возгласил «ура!» в честь действительной свободы и только что предъявленных тре­бований, по площади прокатилось громкое:

   — Ур-ра-а!

   Вице-губернатор снял фуражку с красным околышем и махал ею рабочим, де­лая вид, что он против ничего не имеет.

   Это было в декабрьские дни, когда в стране шло вооруженное восстание, а на улицах Уфы политическая стачка рабочих переросла в боевое столкновение с пра­вительственными войсками.

   Вооруженное восстание начал пролетариат Москвы под руководством боль­шевиков и Московского Совета рабочих депутатов. Особенно упорный характер носило восстание на Красной Пресне. Революционными восстаниями был охвачен целый ряд других городов и районов. Больше трети уездов всей страны охватило крестьянское движение против помещиков. Усилились волнения и среди солдат. Декабрьское вооруженное восстание было высшей точкой революции. Но царское правительство повсюду подавило его огнем и мечом. После этого самодержавие ста­ло проводить беспощадные погромы рабочих организаций, пустило в ход нагайки, тюрьмы, ссылки, пули и виселицы. В борьбе против революции оно не огра­ничилось только этим. Еще в разгар революционного движения царь, чтобы успо­коить народ, созвал Государственную думу, но сделал так, что у нее не было зако­нодательных прав. Большевики ее бойкотировали. Теперь царское правительство решило нанести новый удар. Оно издало закон о созыве новой «законодательной» думы. Большевики бойкотировали и эту I Государственную думу.

   Революция продолжалась...

ДА ЗДРАВСТВУЕТ РЕСПУБЛИКА!

   Тысяча девятьсот шестой год в Белорецком заводе начался казачьим то­потом. В поселок въехала вторая сотня стражников царского самодержавия и расквартировалась в купеческих домах. Днем и ночью патрулировали полицей­ские. На улицах не разрешалось собираться более двух человек — третьего уво­дили в участок.

   Усиленно готовились аресты. Земский начальник Згуро говорил приставу Валавину:

   — Прежде всего нужно выкорчевать два корня — Косоротова и Алексеева. А потом и корешки засушим...

   В январе арестовали Алексеева, Кленова, Штырляева, Калечица, сестру Ку­вайцева— Марию Ефимовну и еще несколько человек. Они обвинялись в принад­лежности к революционному кружку, в пропаганде революционных идей и рас­пространении нелегальной литературы. Особенно серьезное обвинение было предъявлено Алексееву. Верхнеуральский уездный исправник писал помощнику начальника оренбургского губернского жандармского управления:

Секретно

АРЕСТАНТСКОЕ

Помощнику начальника Оренбургского

губернского жандармского управления

в Троицком и Верхнеусольском уездах

   Командированным мною в Белбренкий завод помощником исправника Маликовым вместе с приставом 4-го стана Валавиным для установления преступно-агитаторской деятельности существуюцего в Белорецке революционного кружка (партии), 18 января арестован арзамазский мещанин Федор Константинович Алексеев... В отношении Федора Константиновича Алексеева, при производстве негласного дознания от свидетелей Ивана Лукина Крушипина, полицейских урядников 4 участка Терентия Прохорова, городового Пэелй Локоцкова и крестьянина Михаила Петрова Симонова получены сведения, что 4 января с. г. в Белорец­ком общественном собрании, при многолюдной публике из местных крестьян и фабрично - заводских рабочих, Алексеев, заняв место рядом с председателем собрания Михаилом За­рубиным, агитировал призывая население соединиться и предъявить владельцам завода требование об увеличении заработной платы, разъясняя, что он бывал на многих заводах и ни в одном из них не встречал худшее’ положение рабочих, в особенности же такую низкую плату за труд, что теперь не следует бояться земского начальника или чинов ненавистной полиции, что несмотря ни на какие препятствия необходимо теперь же со­браться большой толпой, прийти к управляющему заводами, взять его за горло и вытащив, потребовать увеличения платы. При своей речи Алексеев изъявил готовность для начала такого дела сам или во главе партии, но с условием, чтобы все остальные обязались общей силой толпы освободить его из рук начальства, если бы последнее его захватило. Затем Алексеев продолжал, что если управляющий откажет рабочим в удовлетворении их требова­ний, то необходимо провести забастовку на заводе, предварительно организовав для этого союз рабочих в каждом из заводов...

   Во время речи Алексеев обратился к публике с вопросом: Вот у нас земские началь­ники введены уже более десяти лет, а какую они пользу принесли крестьянству? На это в толпе послышался громкий крик: пользы никакой! Долой земского начальника и долой полицию государственную, мы выберем свою! Алексеев после этого еще подтвердил: министры и другие высшие начальники крамольники, а полицейские хамы. После речей раздавались какие-то листы, при чем Алексеев советовал, чтобы по прочтении и хорошем усвоении содержания, листы для быстрого и широкого распространения между рабочими передавать из рук в руки...

   При задержании Алексеева и при обыске его, у него оказалась книжка, озаглавленная «Профессиональные союзы рабочих» (Издание «Донская речь») и два запечатанных пись­ма, адресованные в г. Омск Ан рею Матвееву Брусову».

   Косоротов в это время был тяжело болен и лежал в больнице. Тем не менее от губернатора поступило указание: «Косоротова взять живым или мертвым». В лю­тый мороз больного Василия Емельяновича арестовали и увезли в Верхнеураль­скую тюрьму, где уже сидели его товарищи. Все вместе объявили голодовку. Их рассадили по одиночным камерам.

   Вскоре Алексееву дали два с половиной года крепости. Калечица сослали в Нарымский край, Штырляева в Олонецкую губернию, а Косоротова и Кленова по состоянию здоровья поселили в Уфе, без права возвращения в Белорецкий завод.

   Дико свирепствовала реакция. В полицейско-жандармском участке шли допросы:

   — Кто еще здесь бунтари?

   — Мы все тут... —отвечали рабочие.

   Царское правительство топило революцию в крови. Многочисленные аресты и репрессии привели к потере связи белорецких большевиков с партийными орга­низациями Уфы и Екатеринбурга. Сохранившиеся активисты уходили в глубокое подполье. Но их боевой дух был несгибаем.

   Накануне Первого мая на квартире прокатчика Евсеева читалась принесен­ная Портсманом первомайская листовка. Ночью в доме рабочего Феоктистова был написан лозунг. Его вывесили в Нижнем селении возле колодца. Первомайским утром люди читали: «Долой самодержавие! Да здравствует республика!»

   Полицейский сорвал лозунг, топтал его ногами и, разгоняя собравшуюся тол­пу, кричал:

   — Повесим крамольников!

   ... Летом 1906 года царское правительство разогнало I Государственную думу, так как она была недостаточно послушной. Оно еще больше усилило репрессии против народа. Этим воспользовались белорецкие местные власти. Вслед за аре­стом последовало увольнение с завода рабочих, активно проявивших себя в не­давних революционных событиях. Без работы осталось около ста человек.

   Но белорецкие большевики не сдавались. Осенью этого же года Портсман провел несколько нелегальных сходок на покосе. Обсуждался вопрос о «круговой по­руке и защите жертв произвола».

   Пятого октября более трехсот металлистов собрались у заводской конторы и, угрожая забастовкой, потребовали принять на завод всех ранее уволенных. Адми­нистрация в категорической форме отказала. В течение месяца рабочие повторяли требования и добились возвращения на работу части своих товарищей.

   Незадолго до этого губернская газета «Степь» писала, что и в Тирляне «заба­стовали все заводские рабочие... Предъявлены требования в числе коих глав­ным образом — увеличение заработной платы, бесплатное пользование пахотной землей и топливом из заводских дач, удаление некоторых лиц администрации».

   ... Девятьсот седьмой год белоречане начали тем, что в масленицу на Боль­шом перекрестке Верхнего селения организовали митинг, требуя увеличения заработной платы всем рабочим. Когда явился урядник Арбузов с полицейскими разгонять собравшихся, то рабочие сняли у него шапку и отобрали оружие.

   Вскоре управляющий заводом вывесил расчетную таблицу, по которой зара­боток любого рабочего снижался на 3—4 копейки. На первый взгляд небольшая сумма... в итоге же она принесла бы заводчикам изрядный куш. Хозяева хотели урвать его за счет трудящихся. Но рабочие перечеркнули расценки и внесли в них свои поправки, увеличив заработную плату на такую же сумму. Собрали сходку. Явился сам управляю ций. Его стали стыдить:

   — Вор ты, три копейки хотел украсть!

   Тот пригрозил увольнением. Рабочие предупредили:

   — Мы тебя, мошенника, с завода на тачке вывезем!

   Расценки снизить не дали. А управляющий взял отпуск и «уехал искать новое место».

   Двадцать восьмого февраля белорецкие рабочие организовали демонстрацию; несли красные флаги, пели революционные песни. Налетела полиция. Произошла схватка. Двух рабочих посадили в тюрьму.

   Репрессии в Белорецком заводе усиливались...

   В это время революционное движение в России находилось в опасности. Царь разогнал I Государственную думу, надеясь получить более послушную вторую. Большевики на этот раз приняли участие в ее выборах. Они решили использовать ее как трибуну в интересах революции. Царь не замедлил разогнать и эту думу, не оправдавшую его ожиданий. Социал-демократическую думскую фракцию в числе 65 депутатов арестовали и сослали в Сибирь. Объявили новый избирательный за­кон по выборам в III Государственную думу. Права рабочих и крестьян оказались еще более урезанными. Царский министр Столыпин развернул свою крова­вую деятельность. Усилилась расправа над народом. Тысячи активных борцов рево­люции были расстреляны и повешены. Особенно жестоко преследовали большевиков.

   Так окончилась поражением первая русская революция. Вместе с ней, как не­разрывная часть ее, потерпело поражение и революционное движение на Урале, в Башкирии, в Белорецке.

   В революции еще не было прочного союза рабочих и крестьян. Крестьяне не понимали, что царь заодно с помещиками; идя против помещиков, они все еще ве­рили царю, возлагали надежду на Государственную думу. Недостаточно дружно действовали и рабочие; более отсталые слои влились в революцию, когда авангард рабочего класса был в значительной мере уже ослаблен. Основной движущей силой в революции был рабочий класс, но в рядах ого партии тоже нехватало единства. Большевики звали к свержению царизма, а меньшевики своей соглашательской тактикой тормозили революцию. Решительных действий не проявила и армия, состоявшая в своем большинстве из крестьянских сыновей, одетых в шинели; на ее поведении сказалась слепая вера крестьян в царя. Русскому царю помогли в по­давлении революции и западноевропейские империалисты: французские бан­киры дали большой заем, а германский царь держал наготове многотысячную ар­мию. Серьезно помог царю и мир с Японией, спешно заключенный в момент гроз­ного хода революции. Все это укрепило положение царя.

   Но «Революция вскрыла, что царизм есть заклятый враг народа, что царизм является тем горбатым, которого может исправить только могила».  Рабочие по­лучили богатейший опыт классовой борьбы, произошел величайший рост их клас­сового сознания. Еще сильнее закалилась партия большевиков.

ПОД ПЯТОЙ РЕАКЦИИ

   Белоречане еще во времена крепостничества восставали против поработите­лей, стонали под плетьми и розгами, но отстаивали свои человеческие права.

   Теперь отстаивать права помогала им партия большевиков, неустрашимая, до конца преданная делу освобождения рабочего класса и всех трудящихся.

   Однако в черную пору столыпинской реакции каждый человек ходил под страхом. В любую минуту «столыпинский галстук» мог быть затянут на шее.

   Напряженную работу вела большевистская партия в это время. Используя объявленную неприкосновенность депутатов Государственной думы и любую дру­гую легальную возможность, партия систематически посылала в гущу рабочих своих депутатов-большевиков, сочетая таким образом их внутридумскую изобличитель­ную деятельность с работой в массах.

   Уфимским комитетом большевиков в Белорецкий завод был послан избранный рабочими Урала депутат III Государственной думы Василий Емельянович Косоротов, работавший в Уфимских железнодорожных мастерских.

   Большевистского депутата и своего земляка белорецкие рабочие встретили с энтузиазмом. На территории завода собралась не одна тысяча людей. Открыл ми­тинг подручный-мартеновец Федор Визгалов.

   Поднявшись на груду мартеновских слитков, Косоротов произнес речь. Он призвал рабочих к организованным действиям, как единственному выходу из то­го тяжелого положения, в которое поставило рабочий класс царское самодержавие.

   Во время его выступлений явилась сотня казаков и окружила рабочих. Косо­ротов, показывая на них рукой, сказал:

   — Стражники самодержавия... Им ничего не стоит пролить рабочую кровь.

   Но казаки Косоротова не тронули. Они заметили, что многие рабочие воору­жены железными прутьями, на концах которых были припаяны шары. Еще перед митингом рабочие договорились, что в случае чего, запрут заводские ворота и рас­правятся с казачьей сотней.

   Воодушевленные выступлением большевика-депутата, металлурги тут же по­требовали от управляющего заводами Кузнецова повышения заработной платы. Управляющий, присутствовавший, на митинге, растерялся, пообещал подумать и моментально скрылся.

   На другой день Косоротов уезжал в Юрюзанский завод. По Белорецкому по­селку ходили агитаторы и призывали жителей на массовые проводы депутата. Аги­тационную работу организовал Федор Сызранкин.

   Но урядник Арбузов во всеуслышанье пригрозил,что каждого пришедшего от­правит туда, «куда ворон костей не носит». А мастера цехов объявили по сменам о том, что всякий провожающий будет немедленно уволен с завода.

   Как не запугивала реакция, а проводы, хотя и немногочисленные, но все же состоялись. У подножья горы Мраткиной собралось около сотни человек.

   А еще через день, 23 октября 1907 года, депутат-большевик выступал перед рабочими Юрюзанского завода.

   До этого ходили слухи, что завод закрывается. Целому рабочему округу гро­зили безработица и голод. Осведомленные о приезде своего депутата, юрюзанцы поспешили встретить его и попросили похлопотать об их нуждах.

   Косоротов посоветовал избрать уполномоченных для возбуждения в Петер­бурге ходатайства о наделении заводского населения землей и о продолжении, вопреки желанию правительства, работы завода, обещая со своей стороны полное содействие.

Белоречане провожают Василия Емельяновича Косоротова, депутата Государственной Думы III созыва. 1907 год.

   Далее он сказал, что царское правительство в борьбе с рабочим движением прибегает к оружию и, пользуясь разобщенностью населения, заставляет солдат расстреливать своих же отцов и братьев. Теперь настало время заменить такое правительство людьми из народа.

   Дав обещание всеми силами стоять за народные нужды, Василий Емельяно­вич обратился к собравшимся с вопросом:

   — Постоите ли вы за теперешних большевистских депутатов, если их рассажают по тюрьмам?

   Послышались крики:

   — Клянемся!

   Отвечая на вопросы рабочих о судьбе депутатов прежней Думы, он сказал:

   — В каждом царском чиновнике мы видим своего врага и потому для защиты своих интересов нам необходимо сплотиться и встать, как один человек.

   Косоротов под крики «ура!» на руках рабочих был внесен в вагон поезда, от­правлявшегося в Уфу...

   Третья дума отстранила депутата Косоротова от участия в своих заседаниях. На него было передано дело в суд. В обвинительном акте подробно сообщались обстоятельства встречи Косоротова с юрюзанскими рабочими, дословно излагалась его речь. Основу обвинения составляло показание полицейского стражника Абдул- гафарова, по которому Косоротов якобы сказал: «Начальству поддаваться не на­до, слушаться не следует... а в тех, что в серых шинелях, нужно стрелять».

   Суд Казанской судебной палаты состоялся 26 июня 1908 года. Дело рассматри­валось в Златоусте. Масса рабочих заполнила площадь и улицы, прилегавшие к зданию суда. Конные и пешие полицейские «охраняли порядок».

   На суде выяснилась поразительная картина: кроме одного Абдулгафарова, все двенадцать свидетелей отрицали призыв Косоротова «стрелять в серые шинели». Оказалось, что Абдулгафаров только перед поступлением на полицейскую службу стал учиться владеть русским языком и не понимал даже самых простых вопросов, задаваемых ему защитой. Стало ясно, что стражник не понял речь Косоротова, содержание которой, как указывалось в деле, было записано якобы с его слов.

   Защита так и поставила вопрос:

   — Сколько же нужно для суда добросовестных свидетелей, чтобы опроверг­нуть показание одного неграмотного полицейского?!

   Один из защитников Косоротова, присяжной поверенный Соколов, добился оглашения в судебном заседании резолюции последнего Лондонского съезда Рос­сийской социал-демократической рабочей партии. В ней говорилось, что партия отвергает террор как средство для достижения намеченных целей. Косоротов, как социал-демократ, на этом основании не мог призывать рабочих к террористи­ческим актам. Казалось, что все было ясно.

   Но судебная палата не желала верить никому и ничему, кроме полицейского стражника. По «указу его величества» суд отправил депутата Василия Емель­яновича Косоротова на 11 месяцев в тюрьму. Он был окончательно устранен из Думы.

   Кнут, тюрьма, виселицы — вот все, что хотело дать народу царское правительство.

   ... После отъезда Косоротова из Белорецкого завода реакция сильнее обрушилась на рабочих. Управляю­щий Кузнецов через верховых объявил, чтобы белоречане и тирлянцы ни о ка­кой добавке к заработной плате и не по­мышляли, а кто хочет требовать ее — пусть сегодня же оставляет завод. Был пущен слух о готовившемся «длин­ном списке» рабочих на увольнение.

   В.Е.Косоротов в Верхнеуральской тюрьме в 1908-1909 гг.

   Полиция поспешила арестовать Фе­дора Визгалова, открывавшего ми­тинг, посвященный встрече с депута­том-большевиком. Продержав его дня два, — выпустили. В домах многих ра­бочих провели обыски. Стражники цар­ского самодержавия знали о сущест­вовании в Белорецком поселке партий­ной рабочей организации, но никак не могли добраться до ее членов.

В ГОДЫ ПОДЪЕМА РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ

   После первой русской революции произошли значительные изменения в про­мышленности. Еще до революции капиталисты начали объединяться в союзы, что­бы поднять цены на товары внутри страны, а вырученную сверхприбыль обратить на экспорт и низкими ценами завоевать внешние рынки. Теперь число объединений— трестов и синдикатов все больше росло. Русский капитализм все больше превра­щался в империалистический. Хотя после нескольких лет застоя промышленность вновь ожила, но Россия все еще продолжала оставаться отсталой страной по сравнению с Западной Европой и зависела от иностранных капиталистов.

   С 1909—1910 гг. в России увеличилось производство машин, расширилось строи­тельство в городах, прокладывались новые железные дороги. Резко возрос спрос на металл.

   Все это сказывалось и на жизни Белорецка. Расширяя металлургическое производство, владельцы белорецких заводов с 1 января 1911 года отдали ак­ционерному обществу «Артур Коппель» постройку и оборудование узкоколейной железной дороги Белорецк—Запрудовка, протяжением 105 верст. На дорогу воз­лагались большие надежды: отпадало дорогостоящее караванное дело, с выходом на широкую колею Самаро-Златоустовской дороги ожидалось оживление ме­таллургической промышленности всего округа.

   Постройка узкоколейки не обошлась для Вогау и К⁰ без «треволнений». На участке Двойниши—Арша многоверстные подъемы совпадают с крутыми поворо­тами. По карнизу Уральских гор, на высоте семисот метров над уровнем моря, где должна была пролегать железная дорога, часто бушуют сильные ветры и велики снежные заносы — явный очаг аварий. Представлялась возможность обойти сто­роной два пика, Машак и Аршу, уложив полотно вдоль басейна реки. Но не Тут то было... Обходной участок земли принадлежал князьям Белосельским-Белозерским, владельцам Юрюзань-Ивановских заводов. Они не дали на это согласия, как ни просило общество. Так и пришлось вести дорогу через Машак.

   С расширением промышленности в стране быстро рос и пролетариат. Шла даль­нейшая концентрация производства на крупных предприятиях. Черная металлур­гия была сосредоточена только в трех районах страны — на Урале, на Юге и в цент­ральных губерниях. Уральская металлургия, возникшая на базе крепостнического строя, трудно расставалась с примитивными формами производства и отсталой техникой. Безраздельно господствовала древесно-угольная плавка чугуна. Заво­ды же Центра и в особенности Юга выросли и сложились на базе капиталистических отношений. Чугун здесь плавился на коксе в новых доменных печах, рабо­тавших на горячем дутье. К тому же, преимущества уральского чугуна, выплав­ляемого на древесноугольном топливе и свободного от вредных примесей, не могли быть полностью использованы: в России отсутствовала качественная металлур­гия, древесноугольный чугун потреблялся как рядовой металл. В конкурентной борьбе Юга и Урала побеждал Юг. Но заводчики Урала тужились изо всех сил. К этому времени относится и наибольший приток рабочей силы.

   Только на одном Белорецком заводе было занято до трех тысяч человек. Двину­лась на заводы и сезонная рабочая сила. В большом количестве шла она из башкир­ских селений. Имея ничтожные клочки посевных площадей, местное коренное население вынуждено было наниматься на заводы, за бесценок продавать свои рабочие руки.

   Башкиры, работавшие круглый год на заводе, представляли редкое явление. Их использовали только на подсобной работе — рубке и сплаве леса, перевозке руды. Это был издавна заведенный худший вид угнетения. А между тем, башкиры— народ трудолюбивый. По признанию самих белорецких заводчиков были «они во многих случаях незаменимы».

   Положение рабочих — русских и башкир на белорецких заводах оставалось по прежнему нетерпимым. Годы столыпинской реакции развязали руки эксплу­ататорам. Усилилось наступление на рабочий класс. Рабочий день был повсюду удлинен до 12 часов, расценки понижены; снова стала процветать система граби­тельских штрафов. Произвол и насилие, пренебрежение к элементарным жизнен­ным нуждам рабочих достигли ужасающих размеров.

   Бесчеловечны были белорецкие акционеры-эксплуататоры. Об этом ярко го­ворят события, происшедшие на Кагинском заводе.

   Жарким днем 12 июня 1911 года на заводе возник пожар, быстро превратив­шийся в страшное бедствие. В течение нескольких часов огнем был уничтожен и сам завод и пятьсот домов поселка. До трех тысяч жителей остались без крова.

   Погорельцы запросили помощь. Началась возмутительная, бесконечная пере­писка. Из белорецкого заводоуправления в разные концы шли запросы: «Можно ли выдать лес?», «Сколько можно выдать леса?», «Какой лес можно выдать?»...

   Наступила уральская осень — холодная, дождливая.

   Главная контора акционерного общества телеграфировала из Москвы:

   «2619. Текущий 626. Лесной отдел 25. Относительно леса кагинским погорельцам ничего не предпринимайте и не обещайте до получения нашего письма».

   В заводоуправлении телеграмму подшили к делу. Спокойно ждали письмо. Держали себя так, как будто и ничего не случилось.

   Наступила зима. Доверенный акционерного общества написал письменное уве­домление кагинскому волостному правлению:

   «Вследствие того, что волостное правление представило нам длинный список погорельцев... считаем нужным еще раз подтвердить, что Главным правлением Белорецких заво­дов решено Кагинский завод более не возобновлять. Поэтому советуем обратить внимание кагинских погорельцев... чтобы они тщательно обдумали, будут ли они в будущем жить в .Каге и стоит ли им теперь затрачивать свои силы и деньги на возобновление может быть только временных жилищ, которые в силу сложившихся обстоятельств, им все-таки рано или поздно придется оставить и приискивать себе заработок на стороне».

   Ударили уральские морозы. Даже земский начальник был вынужден писать в белорецкую заводскую контору:

«Кагинские погорельцы раскиданы в данное время в силу необходимости из-за отсут­ствия жилых помещений по тесным, переполненным, до невозможности загрязненным квар­тирам, где нередко в одной избе с площадью в три квадратных сажени при вышине в три аршина скучено население трех семей с малолетними детьми и мелким скотом».

   За холодом пришел голод. За голодом — тиф. Он ежедневно уносил несколь­ких человек. Изнуренные, измученные, больные кагинцы стали ходить в уцелевшую от пожара заводскую больницу и просить помощь. Бедствие было столь страшным, что земский даже попросил заводоуправление оказать немедленную медицин­скую помощь. Вот как ответило на это белорецкое заводоуправление:

   «...На отношение вашего высокородия от 15 ноября с. г. за X» 967 спешим уведомить, что закрытие кагинской больницы Правлением заводов окончательно назначено к 1 декаб­ря с.г., а поэтому просьба ваша о принятии в здание кагинской больницы тифозно-боль­ных... исполнена к сожалению быть не может».

   Так кагинские рабочие-погорельцы оказались брошенными на произвол судьбы...

   А спрос на продукцию металлургической промышленности в стране все воз­растал. В 1911 году Урал занял второе место по количеству выплавленного чугуна и удовлетворял так называемый «железный голод». Белорецкие заводы в этом году выплавили чугуна и выделали железа в пудах:

   С весны 1912 года общество начало строить в Белорецком поселке новый про­волочно-гвоздильный завод. На правый берег пруда Нижнего селения были срочно перевезены уцелевшие от пожара остатки оборудования Кагинского завода. Посту­пали станки и машины из центральной России. В маленьких приземистых цехах раньше вертелось 80—90 волочильных барабанов, стучало с полсотни гвоздильных станков, имелась примитивная квасильня проволоки. Теперь закладывались боль­шие цеха. Будущий завод оснащался новой техникой.

   Расширялся и металлургический. В строй вступил сутуночный стан «Трио».

   Белорецкие заводы превращались в крупные капиталистические предприятия с самыми изощренными способами эксплуатации техники и людей. Напряжен­ная двенадцатичасовая работа за бесценок, нестерпимые условия быта, солидар­ность со всем пролетариатом страны снова поднимали белорецких рабочих на борьбу.

   В стране начинался новый подъем рабочего движения, который предвидели большевики. Торжество столыпинской реакции оказалось недолговечным. С апре­ля 1912 года вспыхнули массовые политические стачки, вызванные ленскими со­бытиями.

   Хозяева Ленских золотых приисков — английские капиталисты и русские ком­паньоны получали от приисков бешеные прибыли за счет безудержной эксплу­атации рабочих. Не выдержав притеснений, шесть тысяч рабочих забастовали. 4 апреля 1912 года, чтобы сломить экономическую забастовку шахтеров, стали стрелять в рабочих, мирно шедших для переговоров с администрацией. Было убито и ранено более 500 человек. Это новое кровавое злодеяние царского самодер­жавия было совершено в угоду английским империалистам.

   Расстрел безоружных ленских шахтеров взволновал всю страну. В Петрогра­де, Москве и во всех промышленных центрах и районах пролетариат ответил массо­выми забастовками. Подъем рабочего движения будил и втягивал в борьбу кресть­янские массы. Начались революционные выступления и в войсках. Революцион­ное стачечное движение и демонстрации, руководимые большевистской партией, показывали, что рабочий класс теперь ведет борьбу не за частичные требования, а за освобождение народа от царизма.

   Ленский расстрел вызвал негодование белорецких рабочих. Большевики выш­ли из подполья и стали вести у станков смелую агитацию против царского само­державия.

   В это время в стране партия большевиков возглавила рабочее движение и под своими лозунгами вела его к новой революции. Шли авангардные бои. Но они были прерваны империалистической войной.

В ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКУЮ ВОЙНУ

   Дымятся уральские заводы. В приземистых каменных корпусах не унимается железный лязг. В душных домнах и мартенах литейщики и сталевары не знают от­дыха. Металлисты Златоуста, Миньяра, Катав-Ивановска, Белорецка стоят день и ночь у горнов и наковален. Хозяева-заводчики торопливо отправляют металлур­гическую продукцию на нужды империалистической войны.

   Зачинщиком войны явилась Германия. На ее стороне Австро-Венгрия, Бол­гария, Турция. Против них Антанта — Англия, Франция и Россия. Позднее к «Тройственному согласию» примкнули Япония, Италия, Соединенные Штаты Аме­рики. Эта грабительская война за захват чужих территорий готовилась в тай­не от народов.

   Царь Николай связал себя договорами со своими единомышленниками. От парижских банкиров он получил миллиардные займы и вступил в войну наемником англо-французских капиталистов. Сама русская буржуазия тоже вынашивала захватнические планы. Русские капиталисты тянулись к Галиции, хотели подчинить себе страны Ближнего Востока. И тем нужнее была им война, что в тылу зрело мощное революционное движение. Ленские события, стачки в Баку и забастовки в Петербурге были предвестниками решающих событий. С баррикад на улицах городов уже смотрел в упор царскому самодержавию при­зрак революции 1905 года. Отправляя народ умирать, царизм и буржуазия, наряду с захватническими целями, хотели, чтобы революция захлебнулась в крови.

  В самый канун войны на белорецких заводах чувствовалось особое ожив­ление капиталистической промышленности. Металлургический завод в 1913 году, имея три доменные и три мартеновские печи, крупносортный и проволочный ста­ны, выдал 500200 пудов чугуна, 2403400 пудов стали и 1232200 пудов проката. Двадцать восьмого июня 1914 года с мощностью в 1200000 пудов железных изделий в год начал свою работу проволочно-гвоздильный завод.

   Незадолго до этого побежали первые поезда по узкоколейной железной доро­ге, связавшей высокогорный район Южного Урала с отдаленными рынками сбыта. Чаще запыхтели домны, быстрее закрутились барабаны, сильнее застучали станки. Машинный клекот заполнял рабочий Белорецк.

   Война началась под колокольный звон и восторженные крики буржуазии и помещиков. В самую горячую пору заводских работ, в разгар жатвы погнали ста­риков и молодежь на призывные пункты. По затихшим поселкам и неубранным по­лям торопились полки русской армии к западным границам.

   С первого же дня войны еще более ухудшилось положение трудящихся. Не­померный труд. Низкий заработок. Дороговизна. Но от протестов приходилось сдер­живаться, чтобы не остаться без места. Увольняя человека с работы, администра­ция тем самым отправляла его на фронт. У рабочего оставалось два выбора: или устраиваться на завод и мириться с любыми тяготами жизни или итти на позицию. Война усилила гнет и бесправие. Беспощадно эксплуатировался женский и дет­ский труд. Законы военного времени ставили каждую рабочую семью в безвыход­ное положение.

   Белорецкий металлургический завод лихорадочно выпускал сортовое желе­зо и сталь. Осаждался военными заказами проволочно-гвоздильный. Особенный спрос был на «колючую» и телефонную проволоку, телеграфные крючья и конно­подковные гвозди. По узкоколейке паровозы тащили вагоны с тысячами пудов железных изделий...

   Рабочие все чаще задавали вопросы:

   — Куда идет наш металл?..

   — Кто на войне?..

   В 1915 году прокатчики и мартеновцы несколько раз не выходили на завод. Это было делом рук большевиков.

   Помощник управляющего заводским округом писал окружному инженеру: «Рабочие, особенно прокатного цеха, где вырабатываются материалы военных на­добностей, пользуются всяким случаем, чтобы не явиться на работу». Прави­тельственному инспектору он жаловался: «Не являются они целыми партиями; до­статочно отметить, что за 7—8 декабря п. г. не явилось 232 человека».

   ... На военных заказах молниеносно росли барыши акционерного общества.

   Но царское правительство вспомнило, что белорецкие заводы находятся в руках немцев-акционеров. Оно распорядилось уволить всех германских подданных. Нем­цев выслали в соседнюю башкирскую деревню Ахуново и взяли под надзор. Белорецкие заводы перешли в оуки русских капиталистов — Акционерному обществу Сормовско-Коломенских заводов. Приехал новый управляющий Поленов Е. К., рьяно защищавший необходимость продолжения войны до победного конца.

   Неподготовленные к войне, скверно обученные и технически слабые русские полки в Восточной Пруссии были опрокинуты немцами. Но Николай продолжал войну. Он выполнял договор: за французское золото расплачивался кровью рус­ского народа.

   А народ не хотел воевать. Росло недовольство войной на Севере, Украине, Урале...

   В начале марта 1.916 года опять свое слово сказали белорецкие прокатчики. Слово было крепкое:

   — Война нам не нужна. Мы не намерены на своих плечах выносить ее тяготы. Требуем на двадцать процентов повысить зарплату. В случае чего все, как один, оставим завод. Сутки ждем ответа.

   Администрация отклонила требование рабочих. Прокатчики не вышли на ра­боту. Цех замер. Из Верхнеуральска явилось уездное начальство. Бастующим пред­ложили назначить для переговоров трех выборных людей. Избрали Сулимова И. П., Киселева И. А. и Хлесткина Я. С. Когда они пришли на переговоры, их взяли «в оборот»— грозили уволить с завода, судить по законам военного времени, отпра­вить на фронт. Приказали довести об этом до сведения всех бастующих.

   Выборные вернулись к начальству и заявили:

   — Нас две сотни. Всех не отправите. Работать будет некому. У нас один стоит за двухсот, а двести за одного.

   Проходила неделя, другая, третья... Администрация завода снова вызвала выборных.

   — Ну, как?..

   — Все так же,— ответили они. — Не добавите, работать не станем.

   — Кто это так говорит? Вы! Зачинщики!

   — Все мы так говорим. Двести человек нас,— ответили выборные.

   Так ни с чем и разошлись.

   Шло время. Военные заказы в прокатном цехе лежали неисполненными. На шестую неделю управляющий металлургическим заводом Собанский удовлетворил требование рабочих.

   Вслед за прокатчиками забастовали рабочие кирпичного цеха. Администрация забегала. Что может стать дальше?.. На заводе срочно создали специальную полицей-жандармерию во главе с полицейским надзирателем Арбузовым. Он немедлен­но отправил 16 бастующих в штрафную роту на фронт.

   ... А война продолжалась. Земля превращалась в пустошь. На запад неудер­жимо катились новые и новые эшелоны русских солдат.

   Война уже шла три года. Она разрушила хозяйство страны; пожирала все ее ресурсы. Фабрики и заводы останавливались. Население и солдаты на фронте го­лодали. Царская армия терпела одно поражение за другим и вынуждена была от­ступать. К 1916 году немецкая армия успела захватить Польшу и часть Прибалтики.

   Все это вызывало ненависть к царскому правительству у всех слоев трудового народа и усиливало революционное движение против войны.

   Большевистская партия руководствовалась марксистско-ленинской теорией по вопросам войны, мира и революции и вела неустанную борьбу за пре­вращение империалистической, грабительской войны в войну гражданскую, за свержение власти империалистов в России, за поддержку борьбы против империалистической войны во всех странах.

   Большевики привели народ — рабочих, крестьян, и солдат — к убеждению, что выход из империалистической войны лежит только через свержение царского самодержавия. Другого пути к миру не было.

Прочнее стали. Авт. Р.А. Алферов. 1954 г.