Часть 5.1 Советский период

Книга: Зеркало Белорецкого пруда - Часть 5.1 Советский период

 «И пятое колесо в повозке может быть полезным, если с умом его использовать. Да где ж столько умных набрать?»

   Пятое колесо

   Система, пришедшая на смену капитализму, во многом противоречила человеческому естеству. Надо было убеждать людей в том, что весь мир против нас, поэтому требуется терпеть любые трудности во имя торжества марксизма во всем мире, победа которого на всей планете не за горами. Стремление к улучшению своей жизни - буржуазный пережиток. Верить в Бога нельзя, венчаться нельзя, иметь свое мнение, если оно расходится с большевистским, - преступление. Читать можно только разрешенные книги. Есенина нельзя, Маяковского надо. Булгакова нельзя, Серафимовича обязательно. Верить надо в непогрешимость родной коммунистической партии, ее ЦК, Генсека, парткома и каждого функционера, они все видят, все знают и обо всем заботятся. Они - святые, скромные,бесплотные.

   За границей живут одни негодяи буржуи и порабощенный ими рабочий класс, который ждет, не дождется, когда мы придем к нему на помощь.

   Ну и прочее, хорошо известное каждому читателю в возрасте старше двадцати пяти­тридцати лет.

   Надо было создать атмосферу полного подчинения мифу под названием Партия, поставить под контроль мозги каждого живущего в необъятной стране. Остается удивляться виртуозности кремлевских вождей, сумевших навязать модель показушного поведения десяткам миллионов людей. Партийные комитеты - эти пятые колеса в нормальных хозяйственных телегах, тем не менее, играли и вполне реальную роль в конкретных условиях удивительной попытки в истории человечества построить принципиально новое государство.

   В нашем распоряжении есть интересные воспоминания Николая Петровича Нефедова, работавшего в Белорецке в 1923 - 1928 годах. В его рассказе хорошо чувствуется атмосфера тех лет, становление системы слежки, преследования инакомыслящих и в то же время в нем пульс жизни, которая сильнее любых схем. Она всегда мозаична, многогранна, многокрасочна, поэтому пусть не обижается читатель, несогласный в чем-то с автором. На то и ушли мы от прежней системы, чтобы сметь свое суждение иметь.

   Почитаем отрывки из воспоминаний, и пусть каждый найдет в них то, что хочет найти.

   «Шел 1923 год. Я находился в Красной Армии в Москве. У меня и моих товарищей было наивное представление о том, что с войнами покончено, что в воздухе пахнет мировой революцией, скоро пролетариат победит во всем мире и армия, которая только разрушает, больше не нужна, и из нее нужно уходить.

   Представился случай демобилизоваться, я воспользовался им и уехал в Уфу, мой родной город, где родился, учился, где жила моя семья. Там вступил в Красную гвардию и туда же возвращался.

   Я пошел в Башобком, чтобы встать на партийный учет и решить вопрос о моей работе. Мое появление оказалось кстати. Заведующая орготделом т.Фогель сообщила мне: только что был управляющий Белорецким горным округом Александр Ильич Лаптев и просил направить к нему на работу партийного товарища...

   На следующий день я получил в обкоме путевку, и 3 августа мы вместе с управляющим на поезде № 4 выехали из Уфы. Сделав две пересадки, в Вязовой и в Запрудовке, 4 августа прибыли в Белорецк.

   К приходу поезда были поданы лошади, из которых две для моей семьи. Со мной была жена и два маленьких сына.

   Поместили нас сначала в Доме приезжих, выделив большую, светлую комнату с террасой. Позднее предоставили отдельный домик, полностью обставленный мебелью, жестким и мягким инвентарем.

   Заведующим квартирным отделом оказался отец моего школьного товарища Коли Тикунова, работавшего землемером в лесном отделе. Нечего и говорить, что Дмитрий Алексеевич Тикунов старался, как можно полнее обеспечить мою семью всем необходимым. Выписали нам также мануфактуры и продуктов: муки, крупы, сахара.

   При помощи т. Павлова М.Ф. (председателя Церабкоопа) мы приобрели корову, завели также кур, огород и зажили как все.

   Назначили меня зам. зав. Административным отделом округа и политическим секретарем. Приступил к работе.

   Заведующим административным отделом был симпатичнейший человек Леонид Иванович Шекунов. Хороший, добросовестный, аккуратный, дисциплинированный работник. От него я многому научился, так как абсолютно не знал премудростей и особенностей работы «в гражданке». Я ему помогал, как мог, в его отсутствие замещал своего начальника и справлялся со своими обязанностями, так как старался делать все, как он.

   Но кроме этого я ведь был еще и политический секретарь округа. Это налагало на меня особые обязанности, но какие это обязанности, я не знал. Я обращался и к управляющему Округом, и в парторганизацию, но никто не мог ничего подсказать. (Лучше о «пятом колесе» не скажешь, - А.Е.)

   Тогда я решил посоветоваться с уполномоченным ГПУ т.Заузолковым М.А. Он мне сказал так: «Займись изучением людей и в первую очередь, специалистов, а затем видно будет». Я так и сделал.

   Составили мы с товарищем Заузолковым анкету и роздали. Вопросы были политические, религиозные, бытовые и т.д. Все, получившие от нас анкеты, вернули их аккуратно заполненными. Ответы были интересные и разнообразные. Среди авторов были бывшие эсеры, меньшевики, офицеры, верующие и неверующие. На вопрос об отношении к Советской власти обычно они отвечали: «лояльное». (Еще бы! Но сама постановка! - А.Е.)

   Следует сказать, что вопрос о специалистах стоял тогда очень остро. Было совершенно ясно, что без старых специалистов в данный момент в народном хозяйстве, так же, как в свое время без старых офицеров в армии, нам не обойтись. Но, как говорят, у палки два конца.

   Приходилось вести упорную и трудную борьбу со «спецеедством». Нужно сказать, что сами «спецы» часто портили, подрывали свой авторитет. Некоторые из них неумно поступали, а подчас просто вызывающе вели себя с подчиненными. Выведенные из себя грубостью и издевательским отношением, рабочие применяли физическое насилие, например, к зав. прокатным цехом инженеру Таксис, зав. механическим цехом Неудачину, к некоторым десятникам и т.д.

   Специалисты держались очень сплоченно и дружно, рьяно защищали свои интересы и друг друга. Возглавлял их главный инженер Борис Александрович Владыкин. Он был хороший специалист, знающий дело инженер-металлург и был нужным и полезным человеком. Он любил командовать, пользуясь тем, что его ценят, и все специалисты обращались к нему за помощью. Трудно приходилось управляющему Округом, когда надо было улаживать конфликт между общественными организациями и специалистами.

   Вопросы производительности труда, заработной платы, норм выработки, тарифных ставок решались технико-нормировочным бюро Округа, во главе которого стоял дельный инженер Владимир Владимирович Миловидов. Он был правой рукой Владыкина.

   Миловидов правильно понимал, что нужно поднимать производительность труда, что разрыв между низкой производительностью и высокой зарплатой губителен, и он старался ликвидировать его, но делал это неумело, без опоры на общественные организации, в результате возникали серьезные конфликты между рабочими и организациями. Дело доходило до стачек в цехах, например, в прокатном, механическом.

   Производительность труда была низкой, Округ жил на государственной дотации, кредиты перечислялись несвоевременно, выдача зарплаты часто задерживалась. Я вспоминаю один из стихийных митингов, возникших во дворе металлургического завода по поводу задержки зарплаты. Выступали представители партийной, профсоюзной организаций, ничто не помогало. Тогда вышел на импровизированную трибуну директор завода Иван Лукьянович Овсянников и закончил свою речь таким красноречивым жестом: вывернул карманы брюк и заявил: «А денег у заводоуправления нет!» Как ни странно, этот жест оказался убедительным. Рабочие рассмеялись и разошлись.

   По договоренности с Церабкоопом заводоуправление стало выпускать свои деньги, боны, по которым рабочим отпускали товары. Завод несвоевременно погашал эти боны и Церабкооп становился некредитоспособным, садился на просрочку, и торговля прекращалась.

   Но главная беда не в этом была. Были затруднения более крупного плана. Белорецкий горный округ по хозяйственной и профсоюзной линии подчинялся Уральским организациям, а по партийной и советской - Башкирии. Отсюда шли трудности. С одной стороны, партийные и советские организации Тамьяно- Катайского кантона, а с другой - управление

   Округом и Подрайком профсоюза металлистов, который объединял работающих на предприятиях Округа.

   На фоне этого большого вопроса выплывало много мелких, беспринципных, порой склочных, переходящих в личную неприязнь. Когда положение становилось невмоготу, тогда представители Башкирии и Уральских организаций собирались и договаривались о смене партийного и хозяйственного руководства, то есть секретаря канткома и управляющего трестом.

   Интересно было наблюдать, как новые руководители собирались и договаривались работать по-хорошему, учесть опыт предшественников и не повторять их ошибок. Но... проходило некоторое время, и все начиналось сначала.

   Когда я прибыл в Белорецк, управляющим был Лаптев, до него Назаров, после Лаптева - Сапожников И.П., в прошлом матрос, делегат Всероссийского съезда Советов от Балтийского флота, после него Суровейкин, до этого работавший директором Тирлянского завода, затем Чернякин, потом Васильев. Последний, между прочим, кончил тем, что написал письмо в Башобком о том, что не может работать с Владыкиным и просит убрать его или Владыкина. Убрали Васильева, а позже и Владыкина.

   Секретари канткома менялись, насколько я помню, так: в момент моего приезда секретарем канткома был тов. Иванцов, зять местного попа. История его избрания такова. Проходила 7-я кантонная партконференция в феврале 1923 года. Для выборов членов канткома было два списка. Первый список выставила «оппозиционная» ячейка металлургического завода. Второй список был предложен Башкирским обкомом. Представитель обкома т. Заикин сделал такое заявление на конференции: «Если не будут выбраны в состав канткома кандидатуры второго списка и секретарем канткома товарищ Колос, рекомендованный обкомом партии, то кантонная парторганизация будет распущена». Делегаты хладнокровно выслушали эту угрозу и избрали кандидатов первого списка, а секретарем т. Иванцова.

   Тов. Иванцов, конечно, не оправдал возлагающихся на него надежд, и в январе 1925 года секретарем канткома был избран рекомендованный обкомом тов. Иоффе. После него был т. Гладков, затем т. Иваненков и т.д.

   Как же проходила борьба двух «непримиримых» лагерей? Башкирская и Уральская организации со своими претензиями обратились в Москву, и ВЦИК 14 июля 1922 года вынес постановление о присоединении Тамьян-Катайского кантона к Челябинской области. И вот 6 августа председатель Челябинского губисполкома т.Парамонов и секретарь Златоустовского укома т.Антонов прибыли в Белорецк принимать Тамьяно-Катайский кантон, но получили от ворот поворот.

   Тамьяно-Катайский кантон в присутствии челябинских представителей вынес постановление: «Оставить кантон в составе Башкирии. Возбудить ходатайство перед Оргбюро ЦК РКП(б) об отмене постановления ВЦИК».

   За раскольнические действия председателя подрайкома т. Пухова А.Н. и управляющего Округом т. Назарова исключили из членов канткома.

   В Москве дело происходило следующим образом. На заседании Оргбюро председательствовал т. Сталин. Когда уральцы заявили о своей просьбе присоединить им Тамьяно-Катайский кантон, то т. Сталин спросил: «А вам Ташкент еще не нужно присоединить?» После этого остроумного вопроса все было ясно, и обсуждать больше было нечего. Но тут встал М.И.Калинин и говорит: «Иосиф Виссарионович, уже указ издан по этому поводу». Сталин: «Отменить указ». Так вопрос был решен в пользу Башкирии.

   На месте борьба сторон продолжалась и прекратилась только после выделения Белорецкого округа из Южно-уральского треста в самостоятельный трест с подчинением Уфе. Подрайком металлистов также вышел из подчинения уральских профсоюзов, и таким образом все встало на свое место.

   Партийная ячейка металлургического завода была выделена из городской организации в 1921 году. Вначале она объединяла 25 коммунистов БМЗ, «Шишки» и торфяных разработок «Журавлиного болота». Затем все стали самостоятельными, и в 1924 году на БМЗ из 2565 человек было 158 коммунистов.

   Меня избрали секретарем партбюро БМЗ в расчете на укрепление позиций «уральцев» за счет человека, присланного Башобкомом, но я не оправдал эти надежды. Я показал себя сторонником канткома. На этой почве я быстро разошелся с управляющим трестом и председателем подрайкома металлистов А.Н.Пуховым. Тогда они сделали соответствующие оргвыводы, провели работу, и на следующих выборах я не вошел в состав партбюро.

   Меня утвердили председателем редколлегии заводской многотиражной газеты «Гудок», которая одновременно являлась и городской газетой. Выпускалась она на общественных началах, завком оплачивал стоимость бумаги и типографские расходы. Активным работником газеты и моим ближайшим помощником я помню Виктора Зайцева.

   Я сдал дела вновь избранному секретарю т.Платонову и перешел на работу в кантком.

   Несколько слов о положении рабочих в то время. Оно было не блестяще. Снабжение происходило через Рабкооп. У него никогда не было средств, чтобы выкупить занаряженный ему хлеб. Тогда рабочие на своих собраниях выносили решение «отчислить из своего заработка аванс на покупку хлеба». Затем Рабкооп отпускал рабочим муку в счет внесенного ими аванса по спискам, составленным заводоуправлением. Вот так приходилось выкручиваться.

   К продовольственным трудностям нужно добавить нерегулярное снабжение рабочих спецодеждой плохого качества. Мартеновцам, например, выдавали лапти, которые загорались на ногах.

   На материальном положении сказывались бесчисленные отчисления на различные цели, в том числе, на добровольные общества и всякие пожертвования, подписка на «Золотой» заем и другие, которые, как и уплата членских профсоюзных взносов проводилась через заводоуправление и удерживалась по ведомости из зарплаты. Отчисления эти достигали 20 процентов.

   Своеобразие материальных и бытовых условий трудящихся обязывало заботиться о самоснабжении. Рабочие Белорецкого и других заводов вынуждены были заниматься сельским хозяйством. Каждый имел свой дом, огород, лошадь, корову, мелкий скот, некоторые имели даже посевы овса, проса и т.п. Администрации приходилось с этим считаться и предоставлять рабочим время для сельскохозяйственных работ. Да и сами заводы имели посевы для фуража.

   Были случаи, когда из-за покоса останавливались целые цеха. Естественно, выпуск продукции в летний период значительно сокращался. Заводчане чувствовали себя и рабочими, и крестьянами.

   Особенно тяжелым было положение приезжей части населения. Например, для работы на торфоразработках прибыла тысяча рабочих с семьями из Пензенской области. Жилищные условия, продовольственное положение, заработки оказались плохими. Этим воспользовались антисоветские элементы, развили злостную агитацию, в результате рабочие бросили работу и уехали, удалось вернуть только некоторую часть.

   Трудное материальное положение трудящихся кантона не уменьшало их политической активности. Общественная жизнь била ключом. На собраниях резко критиковали, невзирая на лица, крепко доставалось управляющему трестом т. Лаптеву и директору завода т. Овсянникову. Однажды партсобрание объявило т. Лаптеву выговор за то, что не докладывает партбюро ячейки о своем отъезде в командировки.

   Никто не готовил выступающих, но от желающих высказаться, что называется, не было отбоя. Одной из причин такой активности и, пожалуй, самой главной, было то, что решения собраний были конкретны и всегда точно выполнялись, о чем докладывалось на каждом последующем собрании. Продолжались они долго, по 5-6 часов. Трудно было сидеть в накуренном помещении. Вынесли постановление: «На собраниях не курить».

   Многолюдными и оживленными были митинги и демонстрации. В Октябрьской демонстрации 1924 года участвовало 9 тысяч человек, а на траурном митинге, посвященном памяти В.И.Ленина, присутствовало 10 тысяч.

   В 1926 году поселок получил статус города, в нем проживало 20 тысяч населения. Одной из самых острых проблем стало строительство и ремонт жилья, благоустройство улиц.

   Постепенно оживлялась культурно-массовая работа. Ставили спектакли, проводили литературные вечера, читали лекции. Например, инженер-химик, технический руководитель проволочно-гвоздильного завода тов. Ручушкин выступал с лекциями: «Вода», «Воздух», «Солнце», «Тепло», «Свет», «Звук». Он сопровождал свои лекции опытами, разоблачая религиозные предрассудки.

   Много уделялось внимания правовому и материальному положению женщин, особенно одиноких, вдов. Женотделы оказывали помощь нуждающимся женщинам в устройстве на работу, создавали ясли, помогали с жильем, создавали огородные артели.

   Руководили работой среди женщин Новикова, Меркулова, Мусатова, Гнусина, Ишмухаметова, заведующая рабочим клубом Мария Михайловна Чекова.

   Из работниц от станка необходимо назвать токаря Анну Рябову. Она была передовой работницей на производстве, единственной женщиной, стоявшей у токарного станка и активной общественницей. Ей выпала честь быть делегаткой 13 съезда РКП(б). Фото тов. Рябовой было помещено на первой странице обложки журнала «Огонек». (Это был первый съезд партии после смерти Ленина. Отдельно каждой делегации зачитывали его «Письмо к съезду» с предложением убрать Сталина с поста Генсека. Делегаты совет своего кумира не приняли, Сталина оставили. Интересно, как восприняла Анна Рябова ленинское письмо, что рассказывала в Белорецке? - А.Е.)

   

   Смешинки в серьезном

   (Продолжение воспоминаний Н.П.Нефедова)

   «Позволю себе привести выдержку из директивы канткома партии «По работе среди женщин». В ней есть такое руководящее указание: «Принимая во внимание отсталость женщин, всем коммунистам, имеющим жен, матерей, сестер и дочерей, немедленно приступить к просвещению таковых. Женщины являются маленьким винтиком и должны быть на своем месте».

   Следует сказать еще вот о чем: пьянство и самогоноварение были развиты в те времена довольно сильно. Во время религиозных праздников было очень много пьяных со всеми вытекающими отсюда последствиями. Случаи пьянства встречались и среди руководящего состава. Причем этой цели служили разные поводы, не только религиозные. Можно привести такой факт. В Башобком поступило письмо следующего содержания: «26 ноября 1923 года в Белорецке при открытии «Дома матери и ребенка» происходила шикарная выпивка. Выпито 6 графинов спирта и масса пива. В пьянке участвовали ответственные работники кантона. На зарплату рабочим денег нет, а на пьянку партийцам есть».

   В Башкоме обсудили письмо и объявили участникам выпивки выговоры: тов. Багаеву, председателю кантисполкома, тов. Ваисову, зав. кантонным отделом народного образования и тов. Заузолкову, уполномоченному ГПУ.

   Пьянство было большим злом, и бороться с ним было очень трудно. На партийной конференции тов. Феклин М.Ф., уполномоченный БашКК, в своем докладе сказал: «В кантонной парторганизации только один непьющий товарищ, - желая уточнить, добавил: - И тот не пьет только по причине нездоровья». Раздался смех, и послышались вопросы: «Кто такой?» Тогда Михаил Федорович под общий хохот ответил: «Этот товарищ - я».

   Вот еще случай, характерный для того периода. Кандидат в члены партии тов. Козлов Н.В. в январе 1923 года подал заявление в Кагинский волостной комитет, в котором просит разрешить ему принять религиозный обряд венчания, так как его невеста и ее родители воспитаны слишком религиозно, и «сойтись гражданским браком не допускают».

   Волком обсудил это заявление и постановил: «Принимая во внимание, что тов. Козлову вступить в брак необходимо по семейным обстоятельствам, а также и вряд ли кто согласится на гражданский брак в нашем темном и отсталом в культурном отношении населении, ввиду чего постановили: препятствий против венчания в церкви тов. Козлову волком ничего не имеет. Секретарь волкома В.Сенечкин».

   Среди массовых мероприятий были и такие, как устройство воскресников в пользу германских рабочих. Причем отношение к этому интернациональному долгу было самое серьезное. Когда тов. Козлов Л.В. не явился на воскресник, то на профсоюзном собрании его крепко проработали и исключили из членов профсоюза. Собрание предложило перевести его с руководящей работы на рядовую.

   В октябре 1924 года в Ленинграде случилось наводнение. Один руководящий товарищ, выступая перед рабочими, сказал: «Товарищи! Разлилось Черное море и затопило Ленинград. Мы должны, товарищи, оказать помощь ленинградцам ввиду стихийного положения». Раздался дружный смех, агитировать больше не пришлось.

   Общественность Белорецких заводов и кантона боролись за новый быт, а старое упорно сопротивлялось и часто проявляло себя в той или иной форме. Влияние его распространялось и на руководящих товарищей. Кое-где в закрытой форме, а кое-где в открытой справлялись религиозные праздники: пасха, рождество, масленица и другие. Приведу такой пример. Кантонным прокурором был Сергей Копьев. Человек он заслуженный. Ходили легенды, что он в старое время избивал царских жандармов, и те его боялись. В гражданской войне он участвовал комиссаром кавалерийского полка, был очень смелым, храбрым и вернулся в Белорецк тяжело раненым в ногу и награжденным орденом «Красного знамени».

   Будучи прокурором, он вел себя вольготно, любил выпить. Когда Копьев приходил в ресторан, он приказывал закрывать двери и никого не пускать, гулял один. Много позволял себе и других «художеств». Вопрос о его поведении стал однажды предметом обсуждения на городском партактиве. Выступающие товарищи обвинили кантком в том, что он не принимает в отношении тов. Копьева никаких мер. Тогда выступил секретарь канткома тов. Иванцов Петр Михайлович и заявил: «Что мы, товарищи, можем сделать с прокурором. Вы, наверно, многие видели, как он меня отстегал кнутом на городской площади».

   Дело было так (Нефедов был свидетелем этой сцены, но своему партийному начальнику на помощь не пришел, - А.Е.). Гуляли масленицу. По этому поводу в городе устроили большое катание на лошадях. И вот на повороте столкнулись две повозки: на одной ехал секретарь канткома с женой, а на другой - прокурор и тоже с женой. Лошади так съехались оглоблями, что им трудно было разъехаться. Тогда Сергей Копьев вышел из кошовки, прихрамывая на одну ногу, подошел к саням Иванцова и начал его стегать кнутом среди белого дня, при всем честном народе.

   Проучив секретаря за неумение управлять лошадью, Копьев сел в сани и как ни в чем не бывало, с сознанием выполненного долга и с чувством собственного достоинства поехал дальше, а Иванцов вернулся домой.

   Выступление секретаря канткома вызвало гомерический хохот участников партактива и обсуждение «художеств» прокурора на этом прекратилось. Все стало ясно. Вскоре все-таки тов. Копьева освободили от обязанностей прокурора».

 

   Шахматы и немного ностальгии

   (Окончание воспоминаний Н.П.Нефедова)

   «Из Белорецка я уехал на учебу в Москву в августе 1928 года, после годичных курсов при ЦК партии меня направили на работу в Сибирь. Участвовал в Великой Отечественной войне. На пенсию вышел в 1964 году и сразу поехал в Белорецк, где провел свои лучшие молодые годы.

   Взволнованно и радостно ходил я по улицам близкого и незнакомого мне города. Новые большие дома, новая площадь, Дворец металлургов, много зелени. Все это ласкало взор, радовало и восхищало.

   Не менее приятно было посмотреть и старый Белорецк: металлургический завод, заводскую контору. И удивительное дело: сохранился маленький домик по улице Точисского, 2, в котором я жил с семьей, сохранился двор и даже деревянное крыльцо, ставшее совсем ветхим. Долго я стоял около этого дома, как зачарованный. Прежних соседей Рукавишниковых уже нет, остался младший сын Павел, но он живет на другой улице, а его я дома не застал.

   Не могу отказать себе в удовольствии, чтобы не сказать несколько слов о шахматах, увлечение которыми являются моей слабостью и до сих пор. С шахматами я познакомился еще в 1917 году и никогда не расставался с ними. Прибыв в Белорецк в 1923 году, я, естественно, стал искать себе партнеров и, конечно, нашел, ибо, как известно, шахматисты есть везде.

   Самым сильным шахматистом был инженер Лев Степанович Драго, способный ученик московского мастера Ф.И.Дуз-Хотимирского. Сильнейшими шахматистами также были Стадлер Л.Г., Шпилько А.А., Спиридонов Г.А., Миронов Н.М., Недоспасов М.Ф., Каненберг, Ландау и многие другие. Вначале в шахматы играли только инженеры, затем стали участвовать и рабочие, среди них Аврукин, Гуненков, Зайцев, Мамыкин и другие, но сильнее всех был Драго. Он был на голову выше всех нас и легко брал первые призы. К сожалению, он скоро уехал из Белорецка. После его отъезда верх взял я и являлся бессменным чемпионом кантона по шахматам. Белорецкие шахматисты Недоспасов, Каненберг и я принимали участие в республиканских турнирах.

   И вот теперь, приехав в Белорецк, я стал искать своих шахматных друзей. Из них я нашел только Николая Михайловича Миронова. Встреча была исключительно теплой. Ведь наша дружба была такой, которую «водой не разольешь». Моя квартира представляла собой шахматный клуб, и все шахматисты, в том числе и Миронов, проводили у меня многие часы.

   Николай Михайлович и его семья очень тепло, любезно встретили меня и предложили у них остаться. Я принял это предложение, и мы нашли много времени, чтобы вдоволь поиграть в шахматы.

   Особо ценной для меня была встреча со своими старыми друзьями, с кем работал. Рад был увидеть Павлова, Феоктистова, Гулина, Дороднова и всех остальных.

   Трогательной была встреча с Волковым Иваном Ивановичем. Я увидел того же остроумного, подвижного человека, увидел те же усы, только уже седые.

   И, конечно же, не могу не рассказать о моем посещении парткома Белорецкого металлургического комбината и своей беседе с секретарем парткома тов. Копьевым Николаем Александровичем. Я демонстрировал товарищам газету «Гудок» сорокалетней давности. Читали и удивлялись.

   Потом состоялась встреча с управляющим комбинатом (директором - А.Е.) тов. Овчаренко В.М.

   Василий Моисеевич рассказал, как вырос комбинат, какую производит продукцию, образцы которой он показал на стенде в своем кабинете и дал мне некоторые из них. Я был очень благодарен за эту беседу.

   С заведующим, на общественных началах, местным музеем Евгением Ивановичем Андреевым мы совершили экскурсию по заводу.

   Только находясь за пределами Белорецка, после отъезда из него, я узнал многие подробности о прошлом белорецких рабочих... Нужно больше рассказывать об истории, о героях живых и уже ушедших».

 

   Перед рывком

   В череде руководителей Белорецких заводов и Белорецкого округа выделяется фигура Садыка Мидхатовича Чанышева. Тому три причины. Первая, и едва ли не главная, заключается в том, что он через тридцать лет после вынужденного убытия из Белорецка вернулся посмотреть на город, где прошли его звездные годы, и не поленился составить обширные, очень насыщенные воспоминания. Во-вторых, годы работы Чанышева в Округе совпали с реальным становлением новой системы хозяйствования, с рождением Сталепровочно-канатного производства. В-третьих, это был, судя по всему, человек, наделенный организаторскими способностями выше среднего уровня, очень собранный, целеустремленный, сумевший в те, немыслимо тяжелые, годы получить два высших образования.

   В его воспоминаниях много детальных производственных описаний, интересных специалистам, но вряд ли уместных в книге, предназначенной для массового читателя. Постараемся увидеть главное, а желающие могут найти полный текст воспоминаний Садыка Мидхатовича в музее комбината.

   Вначале несколько биографических штрихов. Родом он из деревни Юлук Баймакского района, сирота, воспитывался вместе с братом у дедушки с бабушкой. Судя по тому, что старики сумели дать внукам образование, жили неплохо. В 1917 году семнадцатилетний Садык был учеником шестого класса Верхнеуральского реального училища, мечтал стать инженером-путейцем. В мае он с одноклассниками пешком пришел на экскурсию в Белорецкий поселок и осматривал Проволочно-гвоздильный завод, разумеется, не думая, не гадая, что не пройдет и десяти лет, как он станет одним из его руководителей.

   Первоначальное образование Садыка по тем временам было весьма высоким, и он в двадцать лет уже работает в Темясово в отделе народного образования. Начитан, политически подкован, всегда на ленинской платформе, его замечают, избирают делегатом съезда кантонных Советов, Всебашкирского съезда Советов. После трех лет работы в образовании назначают заместителем Башгортреста, где четыре года он набирался опыта в цветной металлургии.

   Шел 1926 год. Помните по воспоминаниям Нефедова историю с попытками уральцев прибрать к рукам Тамьян-Катайский кантон? В результате всех перипетий произошло выделение Белорецкой группы заводов из Южно-Уральского треста. С первого октября 1926 года они стала непосредственно подчиняться Главному управлению металлургии при ВСНХ.

   Руководители Южно-Уральского треста с осени 1922 года понимали, что Белорецкие заводы скоро уйдут от них, поэтому все средства и лучшие кадры сосредотачивали на Златоустовской группе, да и при разделе повели себя не лучшим образом. Действовали по принципу: «На тебе, боже, что нам не гоже». Все задания по увеличению выплавки металла, снижению себестоимости и увеличению прибыли, предназначенные для всего треста, взвалили на Белорецк, предъявив вдобавок претензии на несуществующий миллионный долг. В этом и кроется причина замедленного, по сравнению с другими заводами, выхода белоречан из кризисного состояния. На довоенный, дореволюционный уровень Белорецкие заводы поднялись на два года позже, чем вся промышленность, то есть в 1927 году.

   К этому времени медленными темпами, но все же соорудили узкоколейную железную дорогу Белорецк-Тукан-Инзер. Строительство началось в 1922 году и продолжалось около пяти лет. Перевели мартены с генераторного газа на мазут, подняв их производительность. Самое главное, начали освоение протяжки стальной проволоки для канатов, приступили к производству канатов простейших конструкций. Очень плохо обстояло дело со строительством жилья, построили всего один 14-ти квартирный дом для специалистов.

   На момент отделения от Южно-Уральского треста в Запрудовке, через которую шел основной грузопоток, в складах готовой продукции, металлолома и каменного угля - «хоть шаром покати».

   В таком состоянии ждали дела Белорецких заводов двух заместителей нового треста по линии Уфы - Москвы. Один из них, Чанышев, отвечал за лесное хозяйство, горное дело, отдел планирования и труда, второй - Чернякин, назначен директором БМЗ. Управляющим трестом оставили А.Е.Сулимова, бывшего управляющего Белорецким округом в составе Южно-Уральского треста, противника перехода в хозяйственное подчинение Москвы. Тонкость тут еще в том, что родной брат его был секретарем Уральского обкома партии. Поэтому встретил он своих замов более, чем прохладно.

   Сулимова, правда, с 1 января 1927 года убрали, его обязанности исполнял несколько месяцев Чернякин, потом прислали Васильева, бывшего ленинградского рабочего, профессионального революционера, но мало пригодного к управлению сложным производством. Он продержался до конца года и уехал. Некоторое время обязанности управляющего исполнял Чанышев, затем два года главой Белорецкого треста был Кожевников, бывший директор Саратовского метизного завода.

   Последствия неправедного дележа стали сказываться в первые месяцы 1927 года, денег катастрофически не хватало, заводы работали рывками, с колес, очередную зарплату не выдали. Началась забастовка, остановились прокатные станы, механический, литейный, столярный цехи, на следующий день встал проволочно-гвоздильный завод, бросили работу на Журболоте.

   В Белорецк выехала правительственная комиссия во главе с членом ВЦИК Дыбец, будущим начальником строительства Горьковского автозавода. Он и члены комиссии после детального изучения дел убедились в недобросовестности южно-уральских составителей плана для Белорецких заводов на 1926-1927 хозяйственный год.

   При обсуждении итогов работы комиссии на общем собрании выступил работник завода, назвавшийся председателем подпольного забастовочного комитета и выразил недоверие комиссии. За что Дыбец заклеймил его «волком в овечьей шкуре». «Подпольщик» счел за благо исчезнуть, не прощаясь.

   Ситуация постепенно разрядилась, Белорецкий трест получил дополнительные суммы на строительство, на пополнение оборотного капитала, были утверждены реальные задания по производству. На ближайшие год-два намечалось значительное увеличение производства стальной проволоки.

   В 1928 году Садык Мидхатович поступил сразу на второй курс Московской Промакадемии и параллельно учится в институте имени Плеханова на инженера-экономиста. Вернулся он в Белорецк осенью 1930 года на должность начальника отдела капитального строительства БМЗ, с 1932 был директором СПКЗ до своего ареста 15 марта 1938 года.

 

   Планы и реальность

   Несмотря на все сложности первой половины двадцатых годов, в 1927-1928 годах удалось немало сделать по совершенствованию производственного процесса, укреплению материальной базы заводов.

   Близилось к завершению строительство новых зданий сталепроволочных и канатных цехов, 48-квартирного дома, начали кладку 72-квартирного дома, возводили здания ФЗУ и общежитие техникума, Дворца труда, тубдиспансера, терапевтической больницы, бани- прачечной, столовой.

   С пафосом созидания соседствовало и такое действо: баню-прачечную строили из кирпича разобранной церкви.

   На рубеже двадцатых - тридцатых годов шел поиск вариантов развития промышленности на Урале. Наряду с рождением Магнитогорского гиганта прорабатывались и другие направления по резкому увеличению производства чугуна, стали, метизов.

   В Белорецке планировалось довести выплавку чугуна до 200 тысяч тонн в год. Летом 1930 года был заказан проект реконструкции и в декабре получены предварительные технико-экономические расчеты. Следом шла наработка соответствующих документов, и уже предпринимались практические шаги на местности. На техническом языке это называется выдачей проектных заданий, затем подготовкой проекта. Под новые цехи готовили территорию, заказали Ижорскому заводу малый блюминг, в Инзере наметили строительство двух домен производительностью по 150 тонн.

   Не меньшего масштаба, чем Магнитогорский комбинат, планировался Зигазино- Комаровский завод. На 1931 год намечалось выделение первых 20 миллионов рублей при стоимости первой очереди в 100 миллионов рублей. Площадку для нового гиганта черной металлургии мощностью в 2,5 миллионов тонн искали поначалу в окрестностях Уфы, затем рядом с деревней Азнагулово и недалеко от Арского камня.

   Все намеченные планы неожиданно свернули. Упор на стремительное развитие древесно-угольной металлургии и строительство Зигазино-Комаровского гиганта были признаны нецелесообразными. В правительстве возобладал вариант возведения на Южном Урале одного ММК и неспешное развитие существующих небольших заводов.

   Пока не был дан полный отбой готовящейся реконструкции, на Белорецком металлургическом заводе в сентябре 1930 года начали рытье котлована под новую мартеновскую печь № 4. Работали кирками и лопатами, породу вывозили на телегах. Организация труда была жесткой, в соответствии с детальным графиком, где были расписаны задания по дням с указанием исполнителей и ответственных лиц. В последние недели графики составляли уже по часам. Мартен 1 июня 1931 года выдал первую сталь.

   Опыт такой подготовки стали применять и на других участках. При реконструкции домны № 2 одновременно с проектированием шла заготовка и складирование в отдельном складе всех необходимых материалов, составили график подготовительных и основных работ, расписанный по дням и часам. Поименно определили составы рабочих бригад, до каждого исполнителя довели задание и расценки за предстоящую работу. За несколько дней до остановки домны провели репетицию на рабочих местах со всеми необходимыми инструментами. Каждый участник четко отвечал, что должен сделать, за какое время и что он за это заработает.

   Под руководством инженера Коптилина и его помощника Литвиненко в 1931 году провели реконструкцию домны № 2, на следующий год - домны № 1. Консультировал белорецких доменщиков академик Павлов, к нему в Ленинград несколько раз ездил Коптилин.

   В июне 1932 года практически заново отстроили мартеновскую печь № 1.

   Замечательными организаторами в период реконструкции показали себя начальник котельного цеха Федор Петрович Рукавишников и будущий писатель-фантаст главный механик, молодой инженер Александр Петрович Казанцев.

   Убедившись в высокой эффективности применения графиков работ и детальной подготовки, начальник прокатного цеха недавний выпускник ВУЗа Уткин в несколько раз сократил время ремонта нагревательных печей для слитков.

   Билась инженерная мысль и над снабжением заводов электроэнергией. Ее не хватало катастрофически. Привычной картиной стали январские и февральские простои. Цехи не работали неделями.

   Турбогенераторы завода использовались не на полную мощность из-за недостатка пара, поэтому приняли решение о строительстве новой котельной. Когда заказали оборудование, подготовили площадку, приступили к бетонированию, выяснилось, что уволенный с завода главный инженер Владыкин подал в органы МВД записку о нецелесообразности строительства котельной. Мол, скоро будет проведена линия электропередачи от Магнитогорска, и потому строительство новой котельной нецелесообразно. Читай, пахнет вредительством.

   Чанышев тогда отбился, пригласив эксперта, обосновавшего необходимость резервного источника питания на таком объекте, как металлургический завод. Это в принципе. То есть новая котельная лишней не будет в любом случае, а конкретно: она абсолютно необходима немедленно, а когда поступит энергия из Магнитогорска, не знал никто.

   Лишь в конце 1938 года, после ареста Чанышева, вступила в строй ЛЭП Магнитогорск - Белорецк. Средства, потраченные на котельную, к тому времени окупились многократно.

 

   Быт

   Из значимых работ в начале тридцатых годов следует отметить масштабное переселение, значительно изменившее облик молодого города. Под новые цехи БМЗ понадобились новые площади, пришлось идти на нелегкое решение о переносе 400 домов из Нижнего селения за речку Мату. Всей кампанией руководил один десятник Козлов, имевший в своем распоряжении бригаду строителей и несколько машин. За один 1932 год около двух тысяч жителей Белорецка стали заматинцами.

   С точки зрения Чанышева в переселении одни плюсы: «капитально отремонтированы дома с новыми нижними венцами, крышами, вдали от заводского шума, дыма и копоти». С точки зрения жителей: нарушен привычный быт с его повседневными заботами об огородах, выпасах, водопоях, на новом месте надо обустраивать все заново. Теперь и до заводов приходилось пешком преодолевать расстояние в несколько раз большее. Это вызывало большое напряжение работников, особенно осенью и весной, когда нельзя было ни пройти по льду, ни воспользоваться паромом. Приходилось делать большой крюк через плотину, летом ждать очереди у парома. Сейчас вряд ли кто знает об этом средстве переправы через пруд, а когда-то он работал исправно, и были свои специалисты паромного дела.

   По предложению завкома построили пешеходный мост длиной 600 метров. С тех пор, с середины тридцатых годов, он стал привычным атрибутом жизни белоречан и одной из достопримечательностей города.

   омка старого, рождение нового - всегда многогранная картина, в которой есть место и радости, и недовольству.

   Иллюстрацией к этому характерный штрих: «коров всех передавите», заявил один из белорецких руководителей, когда в 1928 году планировали дополнительные железнодорожные линии за пределами заводского двора. Несмотря на очевидную необходимость срочного улучшения подъездных путей, проект был на некоторое время отложен. Обе стороны были правы. Одни по-старому, другие по-новому.

   Как часто мы и сегодня сталкиваемся с подобной картиной, и всегда остается потребность доброго убеждающего слова, с одной стороны, и готовности понять и принять неизбежность преобразований, с другой.

   Изменение образа жизни зачастую воспринималось весьма болезненно. Создание пригородных хозяйств с коровниками, свинофермами, крольчатниками, коллективными огородами было не менее сложным для заводчан, чем коллективизация для селян. Дело доходило прямо-таки до шолоховских картин в «Поднятой целине». В созданном хозяйстве не хватало планового поголовья, а привязанность к авральным действиям, магическое преклонение перед цифрами и датами новых руководителей проявлялись во всем. Коммунистам предложили сдать своих коров. Колеблющихся срезали неотразимым доводом: «Какой же ты коммунист, если за коровий хвост держишься?» Плановое поголовье набрали.

   Заводы реконструировались, развивались, росли, и все острее становилась проблема обеспечения новых цехов рабочими и специалистами. Поселок, ставший городом по количеству населения и по главному занятию его жителей, внешне оставался огромной деревней. Одноэтажные дома, улицы, в подавляющем большинстве лишенные намека на тротуары и благоустроенные дороги, повозки с лошадьми, куры, разгуливающие по зеленым лужайкам перед домами, по утрам и вечерам многочисленные стада коров - в этой идиллической сельской картине не было резерва жилья для быстро растущего производства.

   Отголоском остроты той проблемы остались названия домов, возведенных в тридцатые годы. Любому коренному белоречанину близки и понятны слова: 48-квартирный, 72-квартирный, тридцатка, акцентирующие внимание на количестве квартир. Нуждающиеся и распределяющие нервно подсчитывали, сколько счастливчиков получат новенькое жилье в невиданных, непривычных многосемейных ковчегах.

   Перед наступлением холодов в радостно-суетливой обстановке заселили 48­квартирный дом. Нанятые со стороны монтажники монтировали отопительную систему медленно и неумело. Только что приехавший с учебы из Москвы Чанышев, умевший принимать скорые и рациональные решения, расторг договор с подрядчиком, набрал около полусотни слесарей с заводов, и они под началом главного энергетика Дреля за три дня разобрали и вновь смонтировали систему отопления. Счастливцы въехали в новые квартиры в начале октября 1930 года.

   Как во все времена, не хватало средств. Возведение 72-квартирного дома остановилось на уровне второго этажа. Пришлось строить дешевые бараки. Из Магнитогорска привезли типовые чертежи, символ нищеты и надежд нового общества, и быстро поставили три барака напротив завода в излучине Белой, два у станции Нура, пятнадцать на берегу речки Нура, основав целый поселок. В Нурском же поселке построили пятьдесят четырехквартирных каркасных дома, амбулаторию, школу, магазин.

   Нурский поселок - это отдельная история. Некоторое представление о его жителях дают отрывки из дневника Леонида Петровича Степанова, помещенные в моей книге «Мы мечтали о жизни достойной». К сожалению, Чанышев в своих воспоминаниях пишет лишь о внешней стороне рождения поселка, но и в таком виде материал дает богатую пищу к размышлениям о системе, заложенной в двадцатые-тридцатые годы. Вдумаемся, сколько за лаконичными строчками людских судеб, растворившихся в судьбе Белорецка и ставших частью его истории.

   «Нурский поселок, рассказывает Чанышев, предназначался для 500 семей спецпереселенцев, которые согласно договору с НКВД (Народный Комиссариат внутренних дел - А.Е.) должны были прибыть к 15 марта 1932 года. Договор был заключен в ноябре 1931 года, то есть поселок должен быть построен в трехмесячный срок. Пришлось сосредоточить на этом объекте всю наличную рабочую силу и материальные ресурсы, ввести жесткий круглосуточный график. Вскоре прибыли двести трудоспособных спецпереселенцев, а с постройкой первых бараков число их увеличилось до пятисот, общее число занятых составляло 700-800. И все они были очень умело расставлены. Тов. Федченко (прораб) был замечательным организатором.

   Как-то едучи со вторым секретарем тов. Вахитовым для проверки хода строительства, я сказал, что он не увидит ни одного простаивающего рабочего. Он усомнился, долго искал, и, наконец, указал мне парня с разинутым ртом, стоящего на перекрестке дорог и глазеющего по сторонам. Оказалось, что и этот рабочий был поставлен для того, чтобы не допустить кражи и вывоза лесоматериалов».

   Такая картина напоминает, скорее, лагерь с заключенными, нежели строителей, охваченных социалистическим энтузиазмом. Собственно, спецпереселение и было одной из форм принудительного переселения в определенную местность и принудительной организации труда.

   Еще один штрих из той же истории. «В спешке все проглядели, что в присланном проекте поселка не было бани. Обнаружилось это только за десять дней до прибытия членов семей спецпереселенцев. 5 марта, обсуждая вопрос о готовности поселка, бюро райкома ВКП(б) (Всесоюзная Коммунистическая партия большевиков - А.Е.) обязало меня в десятидневный срок построить баню. Я тут же отпросился с заседания, вызвал тов. Федченко, дал ему конкретные указания, и уже ночью начались уплотненные до предела работы (одновременно и земляные, и плотничные, и кирпичные, и монтажные). Представители райкома 15 марта увидели готовую баню на 12-15 человек с водопроводом из Нуры, баками и трубами горячей и холодной воды и уже моющихся и парившихся в ней людей.

   Поселок заселился, и ресурсы рабочей силы для заводов, особенно для дворовых и строительных работ, возросли почти на тысячу человек».

   Не каждый читатель, особенно из молодых, поймет, о чем вся эта радостная эпопея. Попросту в НКВД подали заявку: требуются к Белорецким заводам дополнительно тысяча пар рук для выполнения тяжелой, неквалифицированной работы. Там ответили: нет проблем. Взяли по деревням, сколько надо людей, назвали их кулаками, врагами народа и отправили в спецпоселок.

   Форма рабства, имевшая место в Советском Союзе, не обошедшая стороной историю комбината.

   Темные страницы, в соответствии с Теорией мозаичности мира, перемежались светлыми. В эти же годы по просьбе завкома в парке культуры и отдыха построили летний театр. Он смотрелся легким и нарядным, сооруженный невиданным до сих пор способом, без стропил. Нередкими гостями здесь были оперные, драматические труппы из Уфы, набрал силу и был заметным в культурной жизни города и свой драмтеатр.

 

   ЧП

   Чрезвычайные происшествия следовали одно за другим. Они вызывались и спешкой при очередной ударной стройке, и низкой квалификацией во всех звеньях производства. Во второй половине двадцатых годов на БМЗ построили большой склад-эстакаду, на котором одновременно разгружался целый состав с древесным углем. Мелочь и пыль сами просеивались через сетчатые настилы бункеров. Конструкция, представлявшаяся удобной и рациональной, оказалась технически ошибочной. В воздухе постоянно висела угольная пыль. Достаточно было совпасть сухой, жаркой погоде, высокой концентрации пыли и сильной искре, чтобы произошел взрыв. Такой момент случился летом 1931 года. Через считанные минуты пылала вся эстакада и другой склад, куда уголь доставляли на лошадях.

   Огонь был настолько стремителен, что не дал включить мощный стационарный насос, установленный на плотине. У нескольких смельчаков, пытавшихся добраться до него, горела одежда, вспыхивали на голове волосы. Они спаслись вплавь, бросившись в пруд.

   Беда могла обернуться трагедией, если бы поднявшийся ветер шел в направлении завода и города, целиком состоявшего из деревянных домов, к счастью он дул в направлении пруда.

   Печальный опыт учли, и громадные пустоты под эстакадами ликвидировали.

   Второй пожар был страшнее, он сохранился в памяти всех, живших в тридцатые годы, не столько самим пожаром, сколько последующим восстановительным «штурмом». Случилось это в 1933 году. В начале января из-за нехватки угля начались серьезные перебои с подачей электроэнергии, в середине месяца производство пришлось остановить. Просвета с поставками было не видно, и рабочих под звуки гармони и исполнение частушек отправили на лесозаготовки. Действовал один ремонтно-механический цех и группы слесарей, поддерживавших оборудование в рабочем состоянии.

   В начале марта поступление угля возобновилось, и цехи один за другим выходили на нормальный ритм работы. Патентировочные печи размещались в помещении с деревянным покрытием. От сильной жары доски крыши высохли и готовы были вспыхнуть в любую секунду. Опасность стала явной, доски обуглились. Решили разобрать крышу вокруг четырех труб с тем, чтобы устроить огнестойкие разделки, в цехе установили круглосуточное дежурство пожарных, поставили насос с пожарным шлангом. В общем, меры приняли, но недостаточные.

   За неимением другого топлива печи в те дни топили сырыми осиновыми дровами, от которых идут снопы искр. В буранный день 18 марта такой сноп сильный порыв ветра закинул под крышу, и она вспыхнула, как порох.

   Пожар уничтожил крыши трех цехов, электросеть, а упавшие железные фермы повредили часть оборудования и трубопроводов. Прекратились травление, патентовка и крупное волочение, остались без полуфабрикатов уцелевшие цехи.

   В нашем распоряжении есть подшивка газеты за 1933 год «Восстановим завод!» Редчайший экспонат подарен музею комбината Львом Алексеевичем Силантьевым в 1992 году. В документе дух эпохи со всеми ее бедами и свершениями, трагизмом многих судеб и пафосом официоза. В газетах сотни имен простых белоречан, трудившихся, как тогда многие верили, во имя светлого будущего и просто работавших, не задумывающихся о «высоких материях», думавших больше о хлебе насущном, чем о героике свершений.

   Всего вышло 49 номеров за 22 дня. Факт сам по себе, вполне возможно, рекордный в советской прессе. Первый номер издан 19 марта в 8 часов вечера, как обозначено на первой странице, второй вышел через шесть часов, то есть в два часа ночи и т.д.

   Газетную кампанию открывает статья за подписью Гришкана, Карабасова, Ольбинского, Дубенского. Начинается он констатацией факта: «Пожар нанес большой удар сталепроволочно-канатному заводу. Патентовка, травилка и сталепроволочный - эти цехи пострадали очень сильно и вышли из строя. Напряженными усилиями удалось отстоять новые цеха - Комсомольский и канатный. Все железные цеха - железоволочильный, гвоздильный и др. от пожара почти не пострадали».

   Пожар особенно выпукло показал, как может эффективно и слажено действовать именно в экстремальных условиях новая система хозяйствования, основанная на единой государственной собственности.

   Задача была поставлена невероятная: восстановить работу завода в течение четырех дней. «Эти возможности у нас есть, но чтобы их использовать и осуществить, необходима напряженная, скажем прямо, СВЕРХЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ работа рабочих СПЗ, БМЗ и др. заводов...»

   Речь шла не о полной ликвидации последствий пожара, а о восстановлении производства с использованием старой травилки и «одного ряда в 22 барабана в железо­волочильном цехе на протяжку стали».

   В первом номере по одним заголовкам можно почувствовать напряжение и темп начатой работы:

   «Патентовочный очищен!»

   «Котельщики под руководством тов. Рукавишникова приступили к работе»

   «Через 96 часов завод должен работать полным ходом»

   «Кардницы впереди»

   «Равняться по бригаде Чечнева»

   «Бригада Локоцкова штурмует»

   «График 1 -го этапа по восстановлению цехов»

   «Столовая должна работать четко»

   Во втором номере колорит эпохи приобретает зловещий оттенок. Во всю страницу заголовок:

   «Ударницы Арасланова, Хохлова, Майорова, Николаева напрягают все свои силы на быстрейший пуск завода, Гулина, Замбурская, Сеничкина - враги народа, они расхищают социалистическую собственность, им нет дела до завода».

   Далее сообщается, что одна из ударниц носится с носилками, как ветер. В этой же заметке о Кудряшове, «вздумавшем отдохнуть» с большевистской прямотой провозглашается: «Место ли этому лодырю в рабочих рядах?» Названы еще три фамилии работающих «вяло, с прохладцей». В заключение заметки призыв: «Товарищи ударники! Разоблачайте, заклеймите позором лодырей, дезорганизаторов производства».

   В маленькой заметочке «К ответу воров!» те самые «враги народа». Оказывается, бедняжки взяли мыьного порошка и были задержаны охраной. За что их заклеймили еще и в таких выражениях «вздумали воспользоваться пожаром в своих корыстных интересах, вздумали прикарманить.». И предложение: «Не только выгнать с завода, из профсоюза, заводской квартиры, их надо судить пролетарским судом. Не должно быть места в рядах рабочего класса расхитителям социалистической собственности».

   Под заметочкой три фамилии мужиков. Или побоялся один, что побьют за такое передергивание, или всем троим захотелось покрасоваться в рядах борцов с врагами народа?

   В третьем номере выступление Самсонова, председателя чрезвычайной правительственной комиссии, созданной Башкирскими обкомом и правительством. Он мечет громы и молнии: «Следствие еще не закончено. Но уже сейчас можно сказать, что главной причиной бедствия является то, что завод не имел необходимой противопожарной охраны. Сколько месяцев люди аллилуйски говорят об охране социалистической собственности, но поставить дело... они не могут. Это относится прежде всего к директорам и руководителям наших предприятий и заводов. Я должен подчеркнуть со всей решительностью, что закон от 7-го августа имеет непосредственное отношение к таким людям и что этих людей, невзирая на лица и чины, мы будем судить со всей строгостью наших пролетарских законов».

   Чанышев, Гришкан, Ольбинский, Дубенский - умелые организаторы, отличные исполнители директив Партии и заданий правительства, старательные и самоотверженные - на этот раз уцелели, хотя предлог, чтобы угодить за решетку, был более чем весомый. Пока не понадобилось, но подготовительная обработка общественного сознания о «врагах народа» шла вовсю. Через пять лет после пожара всех четверых взяли по другим, совершенно надуманным обвинениям. Вышел из заключения один Чанышев, трое были приговорены к расстрелу. Все потом реабилитированы.

   Это к вопросу о сути тогдашней однопартийной, социалистической системы.

   Кричат заголовки:

   «Множатся ряды штурмовиков»

   «Партийцы - во главу штурмовиков»

   «Объявить штурм социалистической помощи СПКЗ»

   «Остаемся в третью смену»

   «Действующие цеха позорно сдают темпы»

   В конечном счете, твердость духа, точные инженерные решения, психологическое подстегивание позволили выполнить и перевыполнить намеченное. 22 марта Чанышев докладывал в райкоме партии, что старая травилка и ряд барабанов железо-волочильного цеха переведены на сталь. Тут же пошла телеграмма в Обком. Параллельно шло восстановление цехов, пострадавших от пожара.

   Газета продолжала заклинать и клеймить:

   «Сегодня в 6 часов утра рвачи сорвали рабочее собрание.

   Рвач Севастьянов кричал: «Деньги три месяца не получали, работать нет сил». Плотник Лобанов заявил: «Если так кормить будут, то и работать нельзя».

   «Выполнять-то, мы выполняли бы, но надо, чтобы нас в столовой кормили не один раз, а три, иначе мы работать не будем», - кричал «ударник» Кастраков.

   Таким рвачам, дезорганизаторам штурма не место в рядах рабочих-штурмовиков, их нужно выгнать из профсоюза».

   Явный перехлест тогдашних газетчиков, очень старавшихся точно блюсти дух партийных указаний и выдававших элементарные просьбы уставших людей за происки врагов.

   Как апофеоз эпопеи по восстановлению завода звучит заголовок одного из последних штурмовых номеров: «Над сталеволочильным цехом поднимается красный флаг - Знамя Победы». Не работа, а война отечественная.

   Первоначальный график работ был рассчитан до 1 мая, потом подкорректировали к 20 апреля, затем - к 15-ому. Фактически самое трудоемкое - крыши трех цехов - сделали к 8 апреля. Что-что, а организовать работу, тем более, авральную, умели.

   В последнем номере аккордный заголовок... «Недоделки - на большевистский штурм! Нанести сокрушительный удар по самоуспокоению и проявлению демобилизационных настроений».

   Так-то. Штурм - это не одноразовый акт, это образ жизни.

   Горько усмехнуться этому - только на пользу, а то у нас немало людей, со всей серьезностью готовых снова плодить всю эту словесную галиматью.

   Конечно, завод в 1933 году оказался в труднейшем положении. Январь-февраль почти не работали из-за перебоев с электроэнергией, и вот - пожар. Убытки от простоев и от прямых потерь составили почти миллион рублей. Весь остаток года пришлось вновь прилагать поистине героические усилия, чтобы выполнить плановые показатели.

   Директор завода С.М.Чанышев с нескрываемой гордостью констатировал: «Годовой план сталепроволочного был выполнен по товарной продукции на 100,2 процента, себестоимость была снижена на 9,0 процента вместо 2,73 по плану, все убытки первого квартала, в том числе и от пожара, были перекрыты с большим избытком».

 

   Мечты Чанышева

   Потребности промышленности на новом витке развития требовали все больше метизов, изготовленных из стали, технология же производства на БМЗ и БСПКЗ до начала тридцатых годов в основном была приспособлена к изготовлению железных изделий.

   Проволочный стан металлургического завода мог катать слитки весом не более 200 килограммов, имевшие многочисленные дефекты, терпимые при выпуске гвоздей и железной проволоки, но стальная проволока из такого металла расслаивалась. По отзывам специалистов, канаты на шахтах Донбасса из нашей проволоки изнашивались тогда в два раза быстрее, чем канаты из импортного металла.

   В связи с необходимостью реконструкции и проводились организационные и практические работы в 1930-1932 годах, о чем мы говорили на предыдущих страницах. Чанышев вместе с секретарем Башобкома дважды был на приеме у наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе. Тогда задуманное удалось осуществить лишь частично. Перестроили обе домны, построили новую мартеновскую печь, приняли решение о создании мощного треста «Белорецкстрой», но качественного рывка не произошло. Намеченное строительство новых корпусов отменили, резко сократив финансирование древесноугольной металлургии.

   Объемы и технология производства на БМЗ не менялись, зато с 1932 года по 1937 на заводе сменилось три директора: Извеков, Стельмахович, Манес и назначен четвертый - Миляев, продержавшийся несколько месяцев.

   До назначения в 1932 году Чанышева директором СПКЗ там тоже была похожая ситуация. На заводе удельный вес железных изделий намного превышал удельный вес стальных. Производство железной проволоки и гвоздей не требовало особых хлопот, трудовые затраты на тонну изделия были в несколько раз ниже, чем на тонну стальных, к качеству продукции не предъявлялось особых требований. Специалисты завода считали, что в перспективе такое соотношение ассортимента сохранится надолго. Да и зачем напрягаться, когда все отладилось, забот хватает и без реконструкций.

   Молодому, честолюбивому Садыку, полному энергии и московских знаний, подкрепленным немалым опытом руководящей работы, такая позиция была органически неприемлема. Приложив огромные усилия в неудачных попытках произвести грандиозную реконструкцию обоих белорецких и тирлянского заводов, успешно пережив трагические пожары, он рвется к новым свершениям.

   «То были годы пафоса строительства и реконструкции, пафоса овладения новой техникой. Я был тоже весь охвачен этим пафосом», - так Чанышев оценил атмосферу середины тридцатых годов, спустя многие годы.

   Убережемся от пафосности такой оценки, не будем забывать, что она была дана о времени, когда автору этих слов было тридцать с небольшим, когда он был руководителем уникального завода, находившегося на подъеме.

   Знать бы, что он думал и говорил, когда сидел в тюремной камере, без вины виноватый, в те же тридцатые годы...

   Методично и целеустремленно на заводе стали изживать железо-проволочные изделия, добившись полного прекращения выпуска светлой железной проволоки, колючей, отожженной, гвоздей. Сохранилось производство электросварочной проволоки. К ней привыкли такие мощные потребители, как кораблестроители, на заводах по выпуску паровозов и вагонов, на возведении мостов и прокладке нефтепроводов.

   В 1932 году СПКЗ давал 23 066 тонн железных и 9 418 стальных изделий. Через пять лет соотношение стало прямо противоположным: 10 400 тонн железных и 26 500 стальных.

   Резко возросли объемы изделий, экономически более выгодных для предприятия. Конечно, это диктовала сама конъюнктура социалистического рынка. Не будь спроса, не было бы предложения. Производство стальных канатов возросло за эти же годы на 233 процента, кардной - на 349, освоили новые виды проволоки - семафорную, игольную, парашютную, авиаканатную, аэростатную. Появились новые виды канатов - авиационные, аэростатные, плетенка для автопокрышек.

   Тонна строительных гвоздей стоила тогда 255 рублей, тонна телеграфной проволоки - 288, а тонна кардной - 4 650 рублей, ремизной - 15 010, авиаканатов - 11 205 рублей. Руководство завода действовало в нужном направлении, и если бы удалось осуществить все задуманное в тридцатые годы, сегодня мы могли бы иметь совсем другую картину сталепроволочного производства в Белорецке.

   Чанышева не оставляла мечта о масштабной реконструкции, о резком увеличении выпуска продукции. После многих размышлений, обсуждений со своими специалистами, он выдвинул идею о кардинальной реконструкции Белорецкого металлургического завода, роста производства стальной проволоки на СПКЗ до 60 тысяч тонн в год и о строительстве на Нуре еще одного мощного сталепроволочно-канатного завода на 120 тысяч тонн. Вторая идея оказалась слишком смелой по тем временам, следуя же первой идее - о резком увеличении мощностей СПКЗ, в конечном счете, коллектив вышел на уровень, поставивший его в ряд ключевых предприятий страны.

   Возможно, в какой-то момент Садык Мидхатович увлекся и, что называется, оторвался от масс. Появились недовольные, внимательно выявляющие мнимые и явные промахи в деятельности директора. На заседании заводского парткома в апреле 1937 года прозвучало: «Разоблаченный, как враг народа, троцкист Филимонов и его пособники Красильников и Тимохин сумели не только втереться в доверие к директору завода Чанышеву, но и делали попытку втянуть его в свою кампанию. Они устраивали систематические выпивки, в которых два раза принимал участие и директор завода».

   В газете «Красная Башкирия» в отчете о собрании партактива в Белорецке формулировки зазвучали резче: «На сталепроволочном заводе совсем недавно был разоблачен троцкистский бандит Филимонов, принятый на завод директором Чанышевым. Надо заметить, что и до Филимонова на заводе около директора терлись троцкистские выродки Лангевиц, Абраменко, Гнусина. После разоблачения Филимонова остались его друзья и собутыльники Красильников, зам. директора, изгнанный из партии за связь с троцкистом, разложившийся Тимохин».

   Фактов нет, одна брань. Тем труднее оправдаться. В этой же газете Чанышева обвинили в. делячестве, политической близорукости и даже в «заражении идиотской болезнью - беспечностью».

   «Обвинительный» материал копился, подшивался в папку и обернулся арестом 15 марта 1938 года.

 

   Ученье

   В годы смуты Россия потеряла значительную часть своего научного и интеллектуального потенциала. Вместе с тем, имея колоссальную сырьевую базу и неплохой задел хозяйственного развития последних десятилетий при царском правительстве, она просто не могла стоять на месте. Надо было срочно создавать современную промышленность. Установка, сформулированная во фразе Сталина в 1931 году, гласила: «Если мы не создадим мощную индустрию, через десять лет нас сомнут».

   В условиях нехватки ученых, недоверия к «спецам», зачастую приходилось действовать методом проб и ошибок. Характерные случаи из заводской истории. При освоении производства автоплетенки потребитель долго жаловался на «восьмерки» ободков автопокрышек. Приходилось вручную исправлять дефект дополнительным рабочим. Год искали причину, проводили опыты, ставили эксперименты, все напрасно.

   Секрет оказался до обидного прост. В верхней части станины станка было неприметное отверстие. Как-то никому в голову долго не приходило, что просто так «дырки» на станках не делают. После серии неудач, пришло озарение, и сетку стали пропускать не поверх станины, а через отверстие. Произошло маленькое чудо, восьмерки исчезли, потребитель и производитель облегченно вздохнули.

   В канатном цехе смонтировали импортную машину. На ней должны были испытывать канаты на прочность. Бились-бились, никак не запускается. Разбирали все до винтика, собирали - бесполезно. Снова оказалось все просто. Переводя с немецкого языка, переводчик не очень четко написал букву, обозначающую одну из кнопок пускового механизма. Машинистка при перепечатке ошиблась. Естественно, следуя печатному тексту, долго нажимали кнопки в одной и той же последовательности.

   Такие курьезы бывают во все времена, но здесь они подчеркивают трудности, испытываемые отечественными производителями. Много было замечательных чудо­практиков, удивительно, непостижимо для окружающих умевших на глазок определять температуру металла, его состав, на слух выявлять неисправности механизмов, но производство становилось все сложнее, и рассчитывать на отдельных уникумов не приходилось.

   Приезжали специалисты после окончания вузов. Постоянно действовала школа Фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) на сто человек. За выпускниками закрепляли производственных инструкторов, опекавших молодых до тех пор, пока те прочно не выходили на стопроцентное выполнение плана.

   Нехватку специалистов с высшим и средним специальным образованием восполняли за счет лучших рабочих. Мастером стал Чернаткин, начальником отделения тонкого и тончайшего волочения - Байгушев, мастерами кардного цеха - Арамбаев, Нурутдинова, Исакова, начальниками цехов работали Демичев, братья Фортунины, Яковлев, Шунин.

   Одной из редких, точнее, редчайших форм повышения квалификации кадров были командировки за границу. В этом отношении повезло Чанышеву. Его, единственного из белоречан, направили в поездку по американским и немецким заводам с целью выявления производственных секретов. Собственно, везение тут не при чем. Кого и было отправлять, как не молодого, перспективного, рвущегося к большим делам, образованного директора?

   С 28 мая по 18 ноября 1935 года Чанышев находился за границей. Ему предоставили возможность побывать на 28 американских и 29 немецких заводах. Перед глазами проходили цехи по производству катанки, стальной проволоки, канатов, стальной ленты, болтов и метизного оборудования. В беседах с иностранными учеными, инженерами, руководителями заводов, цехов, участков росли знания, ширился кругозор.

   Иногда в случайном разговоре всплывали элементарные решения, сулящие значительную прибыль. На одном из американских заводов местный инженер вежливо поудивлялся, что наши автозаводы заказывают дорогую хромо-ванадиевую пружинную проволоку. Американские фирмы довольствуются обыкновенным углеродистым металлом. После того, как в Москве узнали об этом соответствующие работники, автозавод имени Лихачева заменил импортную проволоку белорецкой, марки «Ойль-темперид». Правда, здесь был еще один нюанс. Она часто ломалась в мотках от внутренних напряжений.

   Многократные изменения технологии результатов не давали. В США наш директор увидел, что мотки такой проволоки имеют необычно большие диаметры в полтора метра. Американцы пояснили, что только в таких мотках внутренние напряжения после закалки постепенно ослабевают. На СПКЗ переделали мотальный аппарат, и рекламации со стороны потребителя прекратились.

   Чистота, ухоженность заводских территорий, европейских и американских городов тоже учили, накладывали свой отпечаток на личность белорецкого директора. Как хотелось ему внедрить все и сразу на своем СПКЗ! С собой привез чемодан технических проспектов, каталогов, инструкций, патентных описаний, актов технических испытаний. Удалось даже собрать коллекцию образцов изделий, самым ценным среди которых была катушка нихромовой проволоки диаметром 0,025 мм.

   Отчет на ста страницах под названием «Стальная проволока» со множеством технических эскизов был рекомендован «не только для заводов и цехов, изготовляющих стальную проволоку, но и для всех предприятий, являющихся потребителями различных видов проволоки и изделий из нее, а также для поставщиков сырья (катанка) и для заводов, изготовляющих оборудование для сталепроволочного производства».

   Белорецкий директор ставил задачи в масштабе всего государства: «Несомненно, что громадное развертывание производства автомобилей, новые угольные шахты и буровые вышки, десятки тысяч подъемников в новых домах, текстильные и швейные фабрики, новые железнодорожные линии, все более широкое внедрение механизации во всех отраслях народного хозяйства, в частности, на лесозаготовках и сплаве, усиление обороноспособности страны - все это предъявит отечественной сталепроволочной промышленности, далеко не справляющейся с потребностями сегодняшнего дня, в самом недалеком будущем во много раз более серьезные требования, чем ныне. Налицо большая опасность, что к удовлетворению этих требований мы, сталепроволочники, можем оказаться не готовы, если не будут приняты немедленные, решительные меры.

   Необходимо ускорить реконструкцию Белорецкого сталепроволочного завода, всемерно увеличить мощность сталепроволочных цехов остальных двух заводов (Московского и Ленинградского, - А.Е.) и одновременно начать строительство новых заводов с расчетом на полную ликвидацию уже в ближайшие годы этого узкого места в народном хозяйстве».

   В тридцатые годы в московских наркоматах и главках шла чехарда кадров и непрерывная реорганизация, порождая массу ошибочных решений. БМЗ передали из «Востокстали» в «Спецсталь», оттуда, уж совсем не по назначению, в «Главметиз». И если «Спецсталью» руководил один из авторитетных руководителей, сыгравший значительную роль в развитии черной металлургии страны, Тевосян, то в «Главметизе» за пять лет в кресле начальника сменились Ляпунов, Месхе, Золотарев, Питерский, Золотов, Титов. Ни один из них до своего назначения к метизам отношения не имел.

   Вот почему выводы, сделанные Чанышевым после заграничной командировки, были так важны и своевременны. Ясно, что не он один был такой «умный», и видел дальше и больше других. Несомненно одно, к его слову прислушивались, соответствующие меры принимались. Увы, незначительные и с большим опозданием. В 1941-1942 годах в самые тяжелые месяцы войны сложилась именно та ситуация, о которой предупреждал Садык Мидхатович. Белорецкий завод оказался единственным, поставлявшим на оборонные предприятия сорта проволоки, необходимые в производстве всей военной техники, от пистолетов и автоматов до самолетов и танков. Одного этого факта достаточно, чтобы поколения белоречан гордились своим заводом.

   И в заключение темы: в 1938 году после ареста Чанышева, составленный им план оргтехмероприятий по дальнейшей разработке и внедрению заграничного опыта, был отменен по настоянию тогдашнего секретаря Белорецкого райкома Коммунистической партии Шадрина, как исходящий от вредителя.

   Спустя многие годы, ответили мы на вопрос о том, кто был истинным вредителем, или до сих пор сомневаемся?

 

   Стахановское движение

   Казалось бы, в этой теме все понятно. Были замечательные люди, умеющие работать лучше других, они перевыполняли нормы в несколько раз, и за ними по этому пути шли остальные товарищи по работе.

   Так, да не совсем.

   С 10 по 13 ноября 1935 года в небольшом городке Лысьва проходило совещание директоров и стахановцев Уральских заводов Главметиза. Присутствовало на нем 905 человек, из них 105 приезжих, остальные лысьвенские.

   От белорецких заводов приехала многочисленная делегация во главе с Колышницыным, секретарем райкома. На совещании выступили 15 белоречан. Несмотря на подготовительную работу и присутствие московского начальства в выступлениях нет-нет да проскальзывали моменты, показывающие неоднозначность стахановского движения. Это потом партийные идеологи отлакируют живое явление, возьмут в рамочку непогрешимости и назовут социалистическим энтузиазмом.

   Сами выступавшие искренне старались понять, почему они стали бить рекорды по выработке. По содержанию выступлений получалось, что в основном это зависит не от их усилий, а от организационных условий.

   Сталевар мартеновского цеха БМЗ Власов: «Прихожу на смену, мне говорят, что ты должен быть и будешь стахановцем, мы обеспечим материалом, инструментом и всем необходимым. Правда, на первое время материалами нас обеспечили, а на пятой плавке не оказалось лома, мазута, мульд...

   Я сказал и еще раз повторю, чтобы выпустить плавку, 60-ти тонную плавку за 6 или 7 часов 30 минут, для этого требуется тяжеловесная шихта, горячий мазут, воздух и никаких задержек. Вот при этих условиях и я добился хороших показателей. В то время, когда плавка затягивается до 13-ти часов, это от отсутствия мазута, мульд, или из-за плохой шихты».

   Закидали колючими вопросами заместителя начальника Белорецкой железной дороги Яковлева. На трибуне он стоял дольше всех, досталось ему от председательствующего на совещании помощника начальника Главметиза Мееровского. Чем был вызван шквал вопросов и реплик, трудно сказать. По их характеру возникает ощущение, что служебная карьера Яковлева сочтена. Возможно, недовольство московского начальства было связано с аварией на отрезке Машак-Юрюзань. Яковлев отвечал на все вопросы просто и откровенно:

   «Аварии у нас бывают, сходят поезда, рельсовое хозяйство у нас никуда негодное. Имеем лопнувшие рельсы, скрепляем их.

   Дорога может работать лучше и выполнять свыше 110 миллионов тонно-километров, но дороге мешают перепростои вагонов, львиная доля которых падает на Белорецкий завод из-за отсутствия там рабочей силы и неприспособленности складских помещений.

   Грузчиков имеется в Запрудовке 110 человек, требуется 160. Для увеличения штатов нет бараков».

   На вопрос о причинах снижения пассажирского движения Яковлев ответил, что «раньше по нашей дороге был большой поток вербованной рабочей силы, нынче их нет».

   Стахановское движение помогло навести на многих участках производства элементарный порядок - «собираемся раньше, выявляем неполадки, устраняем, повышаем производительность труда», - Талалаев, работник Тирлянского завода, «расставили рабсилу, как полагается, каждого на свое место», - Кривотолоков, прокатчик БМЗ, - но на создании условий одним за счет других долго продержаться было невозможно.

   Случайно и очень непосредственно прозвучала характеристика социалистического эксперимента по повышению производительности труда в словах Чернаткина, волочильщика БСПКЗ: «Пришлось поговорить с мастером по душам, чтоб администрация давала однородный ассортимент, это дало возможность 30-ти тонное производственное задание дать раньше срока, я дал 72 тонны».

   Хочешь, не хочешь, разнородный ассортимент тоже надо делать. И не случайно «со стахановского движения пошла по цеху такая суетня и разговоры, что выступающие здесь товарищи правы, что наш классовый враг еще остается не добит... стали при моем проходе в цехе поднимать крик, свист и не давали ходу. Стало быть, на стахановцев смотрели, как на чуждо-классовый элемент».

   Сыграв свою роль, показав резервы повышения производительности труда, создав определенный настрой, стахановское движение не стало и не могло стать на предприятиях основной организационной формой. Выигрывали те, кто не гнался за фантастическими, «стахановскими», рекордами, нагоняя дутые цифры в сотни процентов, а старался рациональной формой организации труда поднять производительность на единицы процентов у всех работников, у лучших - на десяток-другой.

   Заместитель технического директора БСПКЗ Брук привел несколько реальных примеров. Волочильщик Арбузов возражал против выполнения новых норм, но первым перевыполнил их на 10 процентов, затем поднялся еще на 35 процентов. Волочильщик Хлопин, благодаря умелой организации своих действий, правильному использованию мощности агрегата добился выполнения нормы на 140 процентов.

   Стахановцы осенью 1935 года стали модным явлением, они олицетворяли социализм таким, каким он виделся в агитках и верноподданических фильмах того времени. Потому и отношение к первым стахановцам превышало иногда разумные пределы. Одному из них выделили квартиру «с полной меблировкой», подняли зарплату до 700 рублей, хотя рядом работали не хуже. Например, Салаватова обслуживала четыре станка вместо одного, получала 200 рублей.

   Директор Тирлянского завода с гордостью докладывал: «Я одного начальника механического цеха снял с работы потому, что он на заявление рабочего перейти на обслуживание двух станков сказал, что увеличит ему норму».

   В общем, нормальное стремление навести порядок и поднять производительность труда сопровождалось массой исполнительских перехлестов.

   Из выступления на совещании: «Часто приходя на смену, при проверке обнаруживал, что нет слитков, или их недостаточно, но, несмотря на это, даешь зарядку рабочим, работать наличными материалами, по-стахановски, а дальше стоим или катаем барахло, которое лежит на складе годами».

   Так и рождаются анекдоты:

   - Василь Иванович! Патроны кончились!

   - Ты же коммунист, Петька!

   И пулемет застрочил снова.

 

   Новое

   Работники белорецких заводов, их семьи, несмотря на нищенский уровень всего общества, особо никогда не унывали. Заводская зарплата, при всех неурядицах и несовершенстве хозяйственного механизма двадцатых-тридцатых годов, была стабильным источником, и на фоне окружающих деревень вполне достаточным. Плюс к этому продукты личного хозяйства. В достатке мяса, молока, творога, сметаны, масла, яиц, свой хлеб. На этом базисе у населения, во всяком случае, у молодежи, преобладало мажорное настроение.

   На глазах происходило чудо превращения лошадиной цивилизации в техническую. Не все это понимали, но предощущение неизбежности свершений и свершений больших, глубоких пропитывало атмосферу тех лет. Не случайно сознание многих людей того поколения так упорно сопротивлялось и сопротивляется до сих пор разоблачениям масштабов репрессий, изъянов до предела за- централизованной системы управления, всепоглощающего проникновения ока партийного надзора. На бытовом уровне, на уровне обыденного сознания большинству казалось, что общество идет в нужном направлении.

   При сложившейся системе представлялось само собой разумеющимся, что все вопросы местного уровня надо решать в Москве. После разгрома белых начались частые поездки в столичные учреждения. Чем кормить людей, где взять топливо, как доставлять руду - все это вдруг стало непонятным и почти неразрешимым. В одной из таких поездок у своих коллег на заводе «Серп и молот» увидели на складе канатную машину. Выпросили, с трудом довезли до вокзала, после долгих мучений погрузили в пассажирскую теплушку и доставили в Белорецк.

   Удивительное событие. Шел 1921 год. Только воевать закончили, еще не разобрались, какая жизнь предстоит, голод на пороге. На заводе никто толком не представлял дальнейшее направление развития, директора менялись один за другим, структура управления менялась с такой же частотой. А были же неисправимые оптимисты, замечательные энтузиасты, не просто верившие в завтрашний день, а еще и видевшие реальные стратегические пути. Одним из них был Николай Федорович Андриянов, который вместе с несколькими товарищами довез эту канатную машину до родной «Шишки».

   Она, в общем-то, и не нужна была. Стояла в бездействии больше года. Да и что заводу одна машина? Прежде чем вить канаты, надо было проволоку стальную научиться делать. И в то же время это та самая первая ласточка, без которой весна, не весна. Одним своим видом она агитировала, убеждала в неизбежности наступления нормальной жизни лучше, чем сотни политических лозунгов и заклинаний.

   В 1923 году появились в домах электролампочки. Не сразу, не у всех, однако новшество выглядело настолько простым и настолько было удобным, что все стремились как можно быстрее провести свет в свои дома. На заводах электроосвещение появилось раньше, и электрики свои, которые понимали толк в проводах и патронах, были. Великое соседствовало с малым. С завода безбожно тащили шнуры и лампочки. Управляющий Белорецким округом Александр Ильич Лаптев возмущается и негодует в своем распоряжении, отмечая, что «случаи срезки и кражи электрических проводов, принадлежащих БМЗ и ПГЗ до сего времени не прекращаются». Это он в 1923 году удивлялся. Знал бы он, что точно такие случаи будут продолжаться спустя многие десятилетия, то-то бы изумился.

   Следующим чудом стало появление трактора. Конечно, заводчане привычны к технике, механизмам, в памяти белоречан жили картины первых паровозов. В то же время заводчане были и пахарями. Плуги, бороны были повседневными элементами жизни. Веками пахали на лошадях, иного не представляли.

   С каким внутренним трепетом смотрели на борозды, проложенные первым трактором на белорецких полях. Прибыл он в 1925 году. Отдали его в распоряжение детских колоний, расположенных в Серменево и в Тирляне. Пахал первый трактор огороды артелям, и частникам. Скоро появились и другие тракторы, но такого ажиотажа уже не было.

   Настоящий фурор произвела первая легковая машина. Летом 1927 года по пыльным улицам Белорецка за «Фордом» бегали стар и млад, дивясь на невиданный механизм. Обслуживал он руководителей Белорецкого горнозаводского треста, правда, недолго. Одна из частей пятого колеса, то бишь партийной надстройки, в лице Наркомата рабоче­крестьянской инспекции Башкирии прислала предписание о немедленной продаже «Форда». В предписании указано, что все руководители заводов обеспечены выездными лошадьми, и машина никак не вписывается в задание по снижению общезаводских расходов на десять процентов.

   К сожалению, история умалчивает, кто же оказался богаче заводов, и приобрел «Форд» в свое распоряжение.

   Потом было ликование белоречан по поводу явления первого аэроплана. Сам по себе самолет воспринимался непостижимым чудом, плюс к этому настойчивое объединение достижений авиаторов с именем Сталина, с социализмом создали интерес к авиации на грани всеобщего помешательства. Толпы людей, встречавшие самолет зимой 1936 года на льду заводского пруда, были почти неуправляемы.

   То, что сейчас именуется менталитетом населения, испытывало немалые перемены. Появлялись новые занятия, впечатления, появлялись новые знания. Часть населения действительно начинала мыслить по-новому.

   Федор Васильевич Крупин вспоминал, что при вступлении в профсоюз ему сразу поручили проверку выполнения врачебного режима больными на дому. При вступлении в комсомол дали нагрузку пионервожатого в школе № 6, направили в бригадмил и поручили быть массовиком-затейником. Неважно, что ни одно из этих поручений не могло выполняться в полном объеме хотя бы в силу отсутствия опыта и знаний. Было ему тогда всего... 14 лет. Зато он невольно чувствовал себя сопричастным делам общественным и, несомненно, гордился поручениями. «Свободного времени, говорил он, совершенно не было, интересы общественные ставились выше личных, и сравнивая наше время с настоящим, вижу, что оно отличалось как земля от неба».

   Не совсем понятно, где небо, где земля, но это дело вкуса.

   Многие ветераны с удовольствием вспоминали о драмкружке, работавшем в тридцатые годы. Среди них Зоя Владимировна Акимова (Бородавкина), работавшая в отделе сбыта. Ставили классические вещи, о содержании которых мы сейчас вряд ли что можем сказать. Не потому, что совсем их не знаем, а потому, что и помнить некогда, и вникать недосуг. «Бедность не порок», «Право первой ночи», «Мораль пани Дульской», «Гроза» и прочие не слабые пьесы. В конце концов, родился свой драмтеатр.

   С юмором восприняли заводчане внедрение осенью 1934 года производственной гимнастики. Ну, бухгалтерам, куда ни шло. Целый день посиди-ка, рад будешь разминке. И все-таки, очень уж экзотично смотрелись в обеденный перерыв перед конторой завода неровные шеренги служащих. Особенно колоритно выглядел седой главбух Селиванов, человек богатырского роста. В цехах инструктора по гимнастике всерьез не восприняли, и вскоре новшество незаметно сошло на нет.

   Новым увлечением части заводчан стали занятия спортом. Футбол, хоккей, бег, лыжи - в этих видах молодые белоречане добивались заметных успехов в масштабе Башкирии.

   Главным новшеством, определившим развитие Белорецка на десятилетия вперед, было, конечно, развитие сталепроволочно-канатного производства. Если при Твердышевых, Пашковых главным товаром оставалось железо шинное, полосовое, круглое, при Вогау добавились железная проволока, гвозди, телеграфные крючья, то в Советский период на первый план в тридцатые годы выходит стальная проволока и канаты из стальной проволоки.

 

   Стальная проволока и канаты

   Начало производства стальной проволоки - это увлекательная и в чем-то мучительная эпопея. Во главе нового дела стояла группа энтузиастов, обладавшая удивительно большим запасом прочности.

   Исходные данные были таковы: есть высококачественная сталь, полученная на базе древесного угля, промышленность нуждается в стальной проволоке и в канатах из стальной проволоки, есть навыки производства железной проволоки, где-то за рубежом из стали метизы давно делают.

   Остальные данные со знаком минус.

   Вновь представим обстановку 1921-1922 годов. Производство едва теплится, сама жизнь человеческая стала зыбкой и хрупкой. В этих условиях мечты о новом отдавали маниловщиной. К тому же никто в России никогда не изготавливал стальной канатной проволоки, не было никаких пособий, инструкций, где можно было почерпнуть необходимые сведения.

   В 1922 году началась серия проб и ошибок. Пришел первый успех, получили. 125 тонн канатной проволоки, но как с одной канатной машиной не откроешь цех, так и на базе такой производительности не создашь производство. Не хватало знаний, опыта кадров, станков, а отсюда и качество проволоки не соответствовало требуемым параметрам. Никак не могли подобрать режим термической обработки, получивший название патентирования. Многочисленные опыты на заводе, теоретические изыскания группы специалистов во главе с профессором С.С.Штейнбергом из Уральского политехнического института дали положительный результат через два года, но и дальше процесс патентирования продолжали совершенствовать. Он оказался ключевым в становлении всего сталепроволочно-канатного производства, т. к. позволял воздействовать на внутреннюю структуру проволоки, задавая необходимые упругость, прочность, пластичность и т. д.

   Научившись изготавливать новые сорта, надо было убедить клиентов в высоком качестве белорецких изделий, что было далеко не просто. Импорт пользовался вполне заслуженной высокой репутацией. Рекламной службы не было, связи не наработаны, случайны. Пришлось приложить немало усилий, прежде чем нашли путь к потребителю.

   Из воспоминаний Николая Федоровича Андриянова, работавшего на заводе с 1914 по 1957 год:

   «Мне лично поручалось в 1926 году отвезти на Свердловский завод «Сталькан» канатную проволоку диаметром 1 мм, свить там канат и провести его всесторонние испытания на стойкость. Только после многих испытаний и практических проверок на износ, наглядно доказавших, что стальная проволока нашего завода не хуже, а во многих случаях и лучше заграничной, она получила широкое признание, стала иметь сбыт и затем все возрастающий спрос... В выпуске 1926 года уже числилось 134 тонны стальных канатов.

   В эти же годы на заводе были проведены коренные улучшения в процессе самого волочения проволоки. В 1926-27 годах завод впервые отказался от применения старой жидкой мазутной и мыльно-мучной смазки при волочении и перешел на сухой мыльный порошок. В связи с этим изменился и способ навески проволоки при травлении.

   Почти одновременно с изменением смазки при волочении были введены и победитовые фильеры вместо стальных волочильных досок, что открыло заводу широкие возможности применять многократное волочение вместо однократного».

   Читатель, не имеющий отношения к производству проволоки, вправе зевнуть при чтении этих строчек и пропустить технические подробности. Работники же СПКП прекрасно понимают, что за этим кратким описанием стоит если не революция на заводе, то, во всяком случае, значительный технический прогресс. В эти годы была заложена база развития производства стальной проволоки на предстоящие годы.

   Благодаря тому, что специалисты и рабочие освоили новые умения и навыки, появилась уверенность в возможности увеличения выпуска метизов нового поколения.

   Темпы роста в стоимостном выражении в первые две пятилетки впечатляют. В 1928­1932 (пятилетка - план развития экономики страны на пять лет) построили сталепроволочный цех № 1, цех покрытий № 2 и канатный № 3. Выпуск продукции в рублях возрос в 2,8 раза. Это за счет дороговизны новых сортов проволоки. В тоннах прирост был более скромным. С 1928 по 1937 год темпы оставались примерно на одном уровне, 10-12 процентов, ежегодного прироста.

   В эти годы на заводе освоили десятки новых видов продукции, в том числе, кабельной проволоки, семафорной, кардной, автоплетенки, пружинной, игольной, ремизной, гребнечесальной.

   По некоторым названиям можно примерно прикинуть область применения продукции, а что за таинственные «кардная», «ремизная»? Происходят они от названий деталей ткацких станков, изготавливаемых с помощью белорецкой проволоки. Станки усовершенствовали, понадобились новые сорта, вот и поступили очередные заказы-задания сталепроволочникам. «Фи, - скажет кто-то. - Всего лишь ткацкие станки?» Как посмотреть. Одеть все население, задача не из второстепенных, плюс к этому обмундирование огромной армии, изготовление технических тканей - дело вполне стратегическое.

   Белорецкая продукция стала востребована по всей огромной стране, на сотнях заводов, выпускающих станки и автомобили, двигатели и самолеты, оружие и тракторы, гимнастерки и парашюты. Достаточно сказать, что все отечественные автомобили имели колеса с шинами, сделанными на базе белорецкой автоплетенки.

   Завод из проволочно-гвоздарной фабрики превратился в предприятие метизной промышленности общесоюзного значения. Из завода железной проволоки - в завод стальной проволоки и канатов.

   В третьей пятилетке (1938-1942 годы) неожиданное, но вполне объяснимое падение производства. БМЗ и БСПКЗ в основном исчерпали возможности имеющейся базы. Повысились технические требования к продукции и серьезно осложнили ее изготовление. Надо было наращивать выпуск новых видов продукции, с которыми только осваивались в предыдущие годы. То, что можно было сделать рывком, «стахановскими методами», ломом и кувалдой, киркой и лопатой, было сделано. Надо было идти вглубь, усиливать акцент на деятельности специалистов.

   В приказах по Народному Комиссариату черной металлургии и Главному Управлению метизной промышленности, куда входили Белорецкие заводы, работа обеих отраслей за 1940-й год была признана неудовлетворительной. Наши заводы по основным показателям были крепкими середняками, не лидерами и не аутсайдерами. Однако по некоторым показателям имели серьезное отставание. Например, почти 90 процентов всего леса, предназначенного на топливо и получение древесного угля для БМЗ, вывозили на лошадях. Такого низкого уровня механизации транспортных работ в 1940 году не было нигде.

   В 1940 году по сравнению с 1937 годом выпуск всех видов продукции на СПКЗ в тоннах упал до 88,4 процента. По всей вероятности, сказалось изменение ассортимента в сторону более сложных и не столь металлоемких метизов, но и годовая выработка на одного рабочего в рублях упала до 93,7 процента. Так было по всей отрасли. Напрашивается мысль: посадили Чанышева, опытного специалиста-метизника, грамотного экономиста, и тут же дела на заводе пошли под гору по всем показателям. Может, в массовых репрессиях кроется одна из главных причин не только военной катастрофы 1941 года, но и резкого падения производства перед войной? Посадили ведь не одного Чанышева. Те, кто пришел вместо чанышевых, в атмосфере поиска «врагов народа» растеряли и без того скудные запасы хозяйской сметки, инициативы, элементарной распорядительности. Не в делячестве обвинят, так в троцкизме, не в отрыве от масс, так в беспечности. Анализировал ли кто масштабы ущерба от арестов хозяйственников в 1937-1938 годах?

   Между тем, промышленность страны нуждалась все в большем количестве стальной проволоки и канатов. Надо было думать о путях и возможностях нового рывка.

   В январе 1940 года в Москве утвердили план реконструкции БСПКЗ. Это было частичное воплощение мечты Чанышева. Он предлагал увеличить мощность завода до 60-ти тысяч тонн метизов в год, в плане реконструкции стояла цифра 63,7 тысячи тонн. Число рабочих планировалось увеличить с 2421 человека до 4248. По сути, речь шла о том, что в Белорецке за пять лет вырастет еще один такой же завод.

   Строительство новых цехов планировали в юго-западном направлении. Проектировалось создание второго сталепроволочного цеха под производство канатной проволоки. Волочильное отделение предполагалось разместить в старых корпусах и застраиваемых пролетах между ними. Под патентировку и травилку готовилось строительство нового корпуса.

   Кроме того, в плане реконструкции значился новый канатный цех, цех гальванических покрытий, блок вспомогательных цехов. Авиаканатный цех должен был быть расширен.

   К запланированным работам приступили, но война внесла свои коррективы, и приходилось на ходу перекраивать все планы, действовать по обстоятельствам, точнее, по потребностям военной промышленности.

 

   Если бы не Белорецк...

   О том, как работал и воевал Белорецк в годы Великой Отечественной войны, мной написана книга «Мы мечтали о жизни достойной». В свет она вышла в 2000 году. После ее издания читатели высказывали разные мнения. Один ветеран, несогласный с авторской оценкой некоторых принципиальных моментов нашей истории, даже строчил какие-то заявления в «компетентные органы». Хорошо, на дворе не тридцатые годы.

   В основном отзывы тех, кто не только видел войну своими глазами, но и пахал, и в пекле побывал, были раздумчиво-удивленными. Не детектив создан, не бестселлер. Самые ценные высказывания: «Все там правильно написано, все так и было», «Ты написал о войне так, будто сам там был».

   Первое принадлежит Полине Федоровне Писаревой. Она девчушкой пришла на СПКЗ, ставшего тогда военным заводом № 706, и была награждена боевым орденом Красной Звезды. Низкий ей поклон за жизнелюбие, терпение, стойкость, за то, что всю жизнь работала на заводе и вырастила двух прекрасных сыновей.

   Второе высказывание принадлежит моему отцу. Воевал он в пехоте недолго. Повезло. Подбили в первой же атаке. Не насмерть. Потом был минометчиком, еще дважды ранен. Победу встретил в Австрии. Награжден орденом Славы. Среди медалей самые памятные - «За отвагу» и за «Оборону Сталинграда». И отцу такой же низкий поклон. И тоже за жизнелюбие, оптимизм. За определяющее в нем чувство ответственности.

   После того, как написана целая книга, кажется, что еще можно сказать о комбинате и его людях периода 1941-1945 годов? Да были бы силы, время, деньги на издание, хоть снова книгу пиши. Бездонна эта тема.

   Не то, что с упреком - люди прекрасно понимают неохватность работы - а с каким-то настойчиво-скромным пожеланием ветераны, не знавшие о работе над первой книгой, просили, если будет такая возможность, использовать новые материалы в последующих изданиях. Не за себя просили. За родных, погибших и живых. За друзей. За одноклассников.

   С какой гордостью подростки на экскурсиях в музее комбината берут в руки книги о белоречанах и показывают фамилии своих родственников. Эти эмоции трудно выразить, трудно сформулировать словами, но они есть, и несомненно их воздействие на ребят. Так в сознании рождаются понятия Отечества, корней своих, чувства гордости за родной завод, готовности стоять за Родину.

   Ветераны уходят из жизни с неумолимой неизбежностью. Ничего с этим не поделаешь. Одна из тех, перед кем я остался в долгу, - Елизавета Ивановна Тихонова (Сысоева). Многие белоречане знали ее, как чистого, принципиального человека. Она была красива и интеллигентна, всегда рассудительна и справедлива. В годы войны начинала канатчицей, потом работала в комсомоле, в горкоме партии, директором кинотеатра. Обратилась Елизавета Ивановна ко мне после издания книги «Мы мечтали о жизни достойной» и просила, если будет такая возможность, рассказать о ее старшем брате, погибшем во время войны.

   В семье Тихоновых переплелось столько типичного, белорецкого, что многие, наверное, скажут: «И у нас так было».

   Пусть об этом расскажут документы.

   Из выступления Елизаветы Ивановны на одной из многочисленных встреч с молодежью:

   «Не одно десятилетие прошло после войны, а боль утраты не утихает. Я тогда потеряла старшего брата Николая. В семье нас было пятеро, отец умер в 1937 году, когда младшему было всего лишь год, а старшему, Николаю, пятнадцать лет. На его плечи легла вся ответственность за всех нас. Он оставил школу, пошел работать, но учебу завершил, сдавал экзамены экстерном в Уфе, вечерней школы тогда в Белорецке не было. Когда началась Великая Отечественная, Коля добровольцем ушел на фронт. Заботу о семье передал мне, сказав на прощанье просто и коротко: «Помоги матери поднять остальных». Тогда я оставила учебу в техникуме и поступила в «пятый» канатный цех завода №               706. В 17 лет стала мастером, в 18 - старшим мастером. Всего на родном заводе я проработала около двадцати лет. Лозунг «Все для фронта, все для победы» звучал во мне так: «Все для фронта, все для брата сделаю». Мы в семье, как и в других семьях, любили друг друга, но об этом ведь не говорят, это в делах проявляется, в заботах.

   Письма от Николая были скупые, мужественные и твердые: «Враг страшен, но мы стоим насмерть», - писал он. «Сестра, - рассказывал он в другом, - я научился даже курить, но это не из-за баловства». И напоминал: «Помни мой наказ. Старайся!» Я помнила и старалась, хотя нередко от перегрузки, от недоедания отекали ноги.

   В 1942 году после выполнения особого задания Николая ранило, он лежал в госпитале. Потом его направили в военную школу, после окончания служил в военной контрразведке в Ленинграде. Домой стал писать редко, только тогда, как он выражался, когда имел возможность. И всякая весточка была для нас великой радостью.

   В конце 1943 - начале 1944 года письма стали еще реже, но они дышали спокойной уверенностью.

   Вдруг в марте пришло извещение на посылку. Ящичек из обычного соснового дерева, а внутри... офицерский аттестат, наручные часы, фотографии. Все понятно без слов, вещи были Колины. «Похоронка» пришла позднее, когда все эти памятные вещи не раз были омыты слезами. В коротком извещении сказано: «Выполняя очередное, очень важное, задание в одном из населенных пунктов Эстонии - погиб.»

   Надо было жить, работать, и мы работали. Самоотверженно и самозабвенно. По двенадцать часов, без выходных, голодные и плохо одетые. Огромное, неукротимое желание приблизить Победу сделало нас ответственными и одержимыми, мужественными и стойкими, честными и горячими».

   В дополнение к сказанному письмо из подмосковного города Подольска:

   «Дорогая Лиза, многоуважаемая Елизавета Ивановна Тихонова-Сысоева, здравствуйте и здравствуйте. Здоровья Вам, вашей семье, родным и близким. Счастья. Очень рад написать через 54 года. Когда я ушел на фронт, меня трепало и кидало. Я все же выжил. И всегда думал про твою семью, маму, сестренку, брата.

   Твой брат, кажется, Коля, встретил войну на западе, в Белоруссии - какую весточку от него получили? Может, он жив и вернулся или сгинул в пожарищах войны?

   ...Лиза, я хочу получить от тебя письмо с ответами на вопросы: когда завод объединился с металлургическим комбинатом, что с авиаканатным цехом, как имя и фамилия моего слесаря - старшего, его не взяли на фронт по зрению, помнишь ли ты механика цеха в 1941-1942 годах, сохранилось ли ФЗО при СПКЗ? А какой мост через пруд на Белой? А где вокзал на Магнитогорск?

   А помнишь, трое фэзэушников дрова пилили - двое погибли на фронте, третий жив остался.

   ...Прости, расчувствовался. Никогда уже так люди не будут работать, как жило, работало и воевало наше поколение.

   ...На всю жизнь тебе спасибо за помощь и внимание. Прости, может, когда тебя невзначай чем обидел. Ты первая привела меня в театр, где я увидел Ленина, увидел артиста Андреева. За все, все тебе спасибо. Твой цеховой слесарь Петр Семинихин».

   К письму приложена ксерокопия газетной статьи, в которой Петр рассказывает о том, как семерых подростков из села Антинган на юге Башкирии мобилизовали в белорецкую школу ФЗО и о роли белорецкого периода в его жизни:

   «Городок мне понравился. На берегу Белой заводы, а по склонам окружающих их гор дома, школы, улицы. Вокруг чудесные леса, в долинах сочные травы. Зачислили нас в школу ФЗО № 6, что была при сталепроволочном заводе. Проучились мы полгода, а 1 января 1942 года были уже на самостоятельной работе. Кто-то из выпускников оказался волочильщиком, кто-то - слесарем, токарем в разных цехах.

   Мне выпало ремонтировать сигарные машины для свивки авиационных канатов. Работали тогда по 12 часов, а мы, слесари-ремонтники, случалось, по двое-четверо суток не уходили из цеха. Мы знали: без наших авиаканатов в воздух не поднимется ни один самолет, поэтому и не считались со временем, ремонтируя оборудование.

   ... Военкомат направил меня на учебу во Второе Ленинградское дважды Краснознаменное артиллерийское училище, которое располагалось в здании металлургического техникума. На первом же занятии нам сказали, что мы должны учиться, а затем воевать так же, как наш земляк - летчик, Герой Советского Союза Владимир Иванович Артамонов. И началась наша армейская жизнь. Курсанты ездили в Тирлян, на Катайку и Шушпу заготавливать дрова на зиму. Совершали марш-броски до Сосновки, Азнагулово, Кутуйки. Больше всего доставалось Ломовке: то мы ее «брали» штурмом, то возводили вокруг села круговую оборону, опорный пункт, то рыли огневые позиции для гаубиц, занимались возле нее тактикой и топографией.

   И так уж получилось, что в Белорецке пришлось мне заложить свой жизненный фундамент: тут я стал и слесарем, и шофером, и лейтенантом-артиллеристом. Через всю жизнь пронес я любовь к этому городу, к его чудесным людям, чистым душой и сердцем.

   Получил недавно весточку от однокурсника Василия Александровича Зарубина из Белорецка. Он пишет: «Говорят, в Москве на Поклонной горе есть зал Героев Советского Союза, съезди, поищи наших земляков». В том музее Великой Отечественной войны и до того я был не раз, а тут ехал с определенной целью. Издалека увидел вонзающийся в небо трехгранный штык высотой 142 метра - главный монумент комплекса. На его гранях названия городов-героев. У главного входа - 122-х и 152-х миллиметровые орудия, те самые, что когда-то изучали мы в Белорецке.

   Вводный зал музея украшает величественная мраморная лестница, в конце которой размещены Щит и Меч Победы. Это великолепная работа мастеров высочайшего класса из города Златоуста, соседей белоречан.

   Мемориальная часть музея - Зал Славы. Здесь, в святом для каждого россиянина месте, на мраморных плитах высечены имена и фамилии 11730 Героев Советского Союза. Здесь же Меч Победы, выполненный тульскими оружейниками.

   Потрясает Зал Славы. Это сооружение высотой 25 и диаметром 50 метров, в центре которого скульптура «Солдат Победы» высотой 10 метров. На груди воина лишь одна награда - орден Славы. Под куполом зала барельефы городов-героев. Выше - Венок Славы. Свод купола венчает орден Победы. Имена Героев отлиты золотом на мраморных плитах по алфавиту, плиты расположены по ходу солнца. Фамилия «Алексеев» повторяется 28 раз. А вот и Алексеев Павел Федорович - имя, которое я ищу. Среди шести Губиных нахожу Евгения Ивановича.

   В компьютерном зале прошу найти мне имена других земляков. На экране - биографические сведения о них, прославивших своими подвигами малую родину и Отчизну.

   Покупаю красные гвоздики и возвращаюсь к мраморным плитам. У основания плит с именами Алексеева и Губина кладу цветы. Рядом стоит венок, вокруг которого группа ветеранов молча склонила головы. Еще один Герой ушел из жизни.

   Ко мне подходит экскурсовод, интересуется, чьи имена я нашел - родственников или однополчан. Объясняю, что возложил цветы в память героев-земляков.

   Меня охватывает необыкновенное чувство, связанное как с радостью, пусть и заочной, встречи с белоречанами, прославившими свой город, так и щемящее чувство горечи от невозможности личной встречи с ними».

   На ксерокопии приписка рукой Петра Семинихина: «Многоуважаемой Лизе Тихоновой - Елизавете Ивановне Сысоевой, человеку с большой душой и горячим сердцем, удивительно внимательной к людям, отдавшей молодость и здоровье великой Победе 1945 года. Я целую твои руки, работавшие за десятерых.»

 

   Вот еще несколько штрихов военной поры.

   В доменном цехе угленагребщицей работала Анастасия Ивановна Устинова. Носила лапти или деревянные колодки, получала Почетные грамоты, медали. Муж ушел на фронт, погиб. Настя осталась с двумя детьми и свекровкой. Продолжала истово трудиться, фотография ее не сходила с Доски почета. Избирали Анастасию Ивановну дважды депутатом местного Совета. Премировали бюстом Ленина. Инструмент оставался прежним - вилы пятирожковые.

   Много лет после войны работал в мартеновском цехе канавщиком Явдат Асфандиярович Субхангулов. Воевал с марта 1942 года. Редкая воинская судьба - был в составе Днепровской военной флотилии на бронекатере. Дошел до Эльбы.

   В  сталепроволочном цехе № 4 работал Сергей Иванович Антипин. На войне боевое крещение принял под Москвой, ранен. Потом полковая разведка, хождения за «языками». В марте 1943 года во время очередного поиска ранен так, что в госпитале выхаживали восемь месяцев. Участвовал в боях под Ленинградом.

   О буднях военных лет рассказывает Татьяна Николаевна Пьянзина-Паханова: «В октябре меня мобилизовали в школу ФЗО на СПКЗ. Была ученицей волочильщика у мастера Хасана. Он работал на пятикратных «Кратос», обслуживал три машины. Мой мастер был умным и умелым человеком. Прошло две-три недели, прихожу в цех и слышу от Хасана, что ему и его друзьям дали повестки на фронт. Ну, что делать? Я и мои подружки приступили к самостоятельной работе. Сначала, конечно, дело не клеилось. Опытный мастер Михаил Савельевич Дроздов и постарше люди помогали во всем. Я очень быстро поняла работу и стала добросовестно выполнять даже военные заказы. Назначили меня бригадиром комсомольско-молодежной бригады. Среди нас были и молодые мамы - мужья на фронте. Они очень переживали, что дети одни дома, как бы не угорели, не сгорели. Девчонки работали по 15-20 ночей подряд, чтобы освободить молодых мам от ночных смен. Все песни за ночь перепоешь. Не унывали. В бригаде работали Надя Бушуева, Тоня Лукьянова, Марьям Халфина, Марьям Шаймарданова. Людей не хватало, станки простаивали, поэтому я присмотрелась и стала обслуживать три станка, потом шесть. Жили мы в общежитии, во Дворце СПКЗ. Где сейчас музей, стояли трехъярусные кровати. Утром в графинах лед. На сутки 700 граммов черного суррогата, он нам слаще меда казался. В столовой суп из крапивы, две-три картошечки, 5 граммов масла. Ничего. Успевали и на танцы, и на спектакли».

   На Толменева Андрея Даниловича приходила похоронка, когда в пекле на Зееловских высотах под Берлином был ранен и попал в другой полк. Воевал и на самоходке, и командиром танка Т-34. Расписался на стене рейхстага.

   Трогательна и возвышенна история Геннадия Фомина и Ирины Видецких, всю войну воевавших вместе. Поженились сразу после Победы.

   Выпускница школы № 15 Галя Сибирина-Пономаренко в мае 1942 года убыла на фронт. К этому времени старший брат Геннадий погиб в Бресте, средний Вениамин пропал без вести, младший Леонид погиб в Великих Луках, отец умер на работе. Воевала в составе истребительного корпуса РГК. Ее военная география: Кавказ, Белоруссия, Украина, Прибалтика, Крым, Польша, Берлин.

   Белоречанин Авинир Алексеевич Дмитриев, ставший доктором технических наук, профессором, заслуженным деятелем науки и техники РФ, работавший в области бронетанковой техники, вспоминал: «Наиболее памятен для меня был первый бой, так как именно он перевернул все мои наивные представления о войне. Именно после этого боя из моего сознания были вытравлены все романтические начала, связанные с боевыми действиями. Об этом бое можно написать целую повесть, и он, может быть, заслуживает это.

   Нашему взводу было приказано выбить немцев из посадки. В этом коротком и малозначащем для войны наступлении взвод потерял весь свой состав: из всего стрелкового взвода один, насколько я видел, был ранен, и двое остались в живых, в том числе и я. Но то, что остальные погибли, я знаю точно. В этих же боях, через несколько дней, был ранен и я, но уже в составе одного из сборных подразделений полка».

 

   И совсем неожиданный отклик, в котором переплелись те же две стороны войны: фронтовая и тыловая.

   «В нашем городе проживает человек, о котором я немало наслышан, однако лично с ним незнаком. Он - участник Великой Отечественной войны, четырежды ранен, служил в стрелковых частях, то есть воевал в пехоте. После войны работал на БМК шофером. Ныне пенсионер, инвалид войны, ветеран труда, много лет возглавлял Совет пенсионеров СПКП. Зовут его Василий Павлович, фамилия - Осокин.

   Я внимательно воспринимал о нем всю информацию, после того, как прочитал книгу А.В.Егорова «Мы мечтали о жизни достойной», изданную в Уфе в 2000 году. Не единожды брался за прочтение тех страниц, где описана военная судьба Осокина. Она весьма необычна, неординарна, я бы сказал, удивительна.

   В самом деле, четыре года исключительно в пехоте, активнейшее, непосредственное участие во многих боях, к четырем ранениям еще и обморожение с непременным возвращением в пехотные части. И всего два ордена, несколько медалей. Мало!!!

   Уверенно могу сказать: его военная судьба в плане общих представлений о войне - уникальна. Определенно следует сделать вывод о неизмеримо большем вкладе солдата Осокина в дело нашей общей победы по сравнению с другими.

   Он - участник Сталинградской эпопеи от боев в цехах тракторного завода до окончательной ликвидации окруженной группировки. Одно это чего стоит.

   Курская битва, Ясско-Кишиневская операция - Осокин в передовых порядках. В пехоте. В самом пекле. И - живой! Это ли не чудо? Это ли не легенда!?! Он участник уникальной операции по уничтожению нескольких десятков вражеских самолетов на аэродроме в Кечкемете.

   Я тоже участник войны, воевал в пехоте, но таких ранений и возвращений в строй наблюдать не приходилось. По статистике солдат в пехоте во время боев живет часами, редко - днями. Месяцами - редчайший случай, а здесь - годы.

   Труженик войны, солдат Осокин о наградах не думал, быть бы живу после такой круговерти, но слух среди его сослуживцев был, что за успешное форсирование Тисы в 1944 году он представлялся к званию Героя Советского Союза. Звания не получил, дали орден. Тем не менее, по совокупности совершенного, по уникальности военной судьбы пехотинец Осокин заслужил самой высокой награды, он достоин звания Героя России, несмотря на давность события».

   Примерно с таким текстом Федор Степанович Пиндюрин, бывший слесарь завода № 706, бывший пехотинец, потом инженер, лауреат Демидовской премии, мастер спорта СССР, ныне пенсионер, инвалид войны обратился с ходатайством в разные инстанции. Помогай ему Бог в этом святом деле.

   Приведу еще один отзыв на книгу о белоречанах в годы Великой Отечественной войны. Высказал его тоже фронтовик - Игорь Павлович Максимов. Он сказал так: «Ценность книги «Мы мечтали о жизни достойной» будет расти с годами».

   Понимать это можно по-разному. Я смотрю на учителя Игоря Павловича с робостью ученика, понимающего меру литературного таланта, отпущенного ему, поэтому уточнять, что он имел в виду, не стал. Для себя сделал вывод, что описал события по-другому, не так, как видит то время один из очевидцев Максимов, но как источник сведений о людях, событиях периода войны, книга полезна.

   Что ж, большего и желать не стоит.

   Свое продолжение получила и тема о белорецком парнишке, ставшим в 18 лет боевым офицером-артиллеристом - Сергее Александровиче Тяжельникове. Напомню, что часть его фронтового дневника опубликована в книге и там же приведены выдержки из послевоенной переписки трех однополчан: Сергея Тяжельникова, Гайка Гукасяна и Михаила Беленко. Уникальная переписка жива вместе с ее корреспондентами. Вот два последних письма.

   Письмо из Армении. 15.01.01 г.

   «Дорогой фронтовой друг Сергей, получил твое письмо, нет меры моей радости. Очень рад, что жив и здоров, и живете всей семьей хорошо.

   Я также жив и здоров, и живем хорошо. Получаю пенсию 20 тысяч драм, да жена моя Феня - 5тысяч. Даже помогаем нуждающимся нашим соседям. Старший сын Эдик, жена которого полячка, пока находится в Польше. Он мне помогает. Другой сын Армен живет с семьей в Москве. Дочки замужем, живут в нашем городе, часто встречаемся. Мои внуки очень добрые и очень любят нас.

   Я живу в собственном доме, двухэтажном и четырехкомнатном. Педагогом работал с 1930 года до 1976-го... И когда иду по улицам города, встречают меня мои воспитанники, радуются, что я жив и здоров. Их дети, внуки - все меня уважают. Мне присвоили звание Почетного гражданина города Фридек-Мистек (Чехословакия) и города Струмен (Польша).

   Крепко обнимаю и целую всех вас, ваших детей и внуков. Желаю вам всего наилучшего. Здоровья, счастливой жизни и мира, чтобы войны больше не было, и наши дети и внуки не видели войны.

   С уважением Гайк Гукасян».

   Письмо из Украины. 01.02.03 г.

   Добрый день, дорогой, незабываемый фронтовой друг Сергей Александрович.

   Сердечно поздравляем вас с Наташей с Новым годом. Желаем вам, вашим детям и внукам самого хорошего и самого приятного в новом году и на всю жизнь.

   Очень и очень благодарен за поздравления и очень благодарен за фотоальбом города Белорецка и Белорецкого района. И еще благодарен за присланную тобой книгу «Мы мечтали о жизни достойной». Да мечтали, надеялись на хорошую жизнь, которую добывали на фронте и на «гражданке». Молодец ваш писатель Егоров, что сумел написать книгу о реальной нашей жизни.

   Живу в двухквартирном домике, обсажен он фруктовыми деревьями. Провел в квартиру газ, рядом с домом водяной кран. Пенсии для нашей с бабушкой жизни хватает. Внуки далеко, в Киеве, но не забывают. Приезжают весной огород сажать, в августе убирать, складывают в подвал на зиму овощи. Дочь и зять тоже в Киеве. Все подрабатывают, чтобы было чем оплатить коммунальные услуги. Кое-что и мы с бабушкой подбрасываем. Внук Сергей 4 августа 2002 года женился, но квартиры нет, живут с ее родителями. Меньший внук Саша ходит в десятый класс и на занятия музыкой.

   Здоровье у бабушки Екатерины, слава Богу, еще в норме. А я страдаю ногами, еле хожу и то не всегда. Ведь в молодости им, ногам, досталось. В войну замерзали в окопах, на снегу. После войны приходилось ночевать возле комбайнов, сеялок, на фермах, на строительстве. А сейчас лежу на диване и ругаю сам себя, что не смог побывать у фронтовых друзей-товарищей, съездить на те места, где участвовал в боях. Это же близко к нам - Дергачи, Богдухов Харьковской области, Гадяч Полтавской области и другие пункты. Очень об этом жалею, ибо старость и пройденный нами путь берут свое.

   Я, дорогой Сергей Александрович, также задержался с ответом. Днем и ночью читал присланную тобой книгу. Очень и очень интересная, открытая, прямая и главное - справедливая. Вспомнил свое. До мая 1942 года мы, украинцы, учились в артучилище г.Томска, но половину времени не учились, а помогали эвакуированным разгружать и устанавливать в городе станки заводов. Насмотрелись на страдания людей. Больше месяца привозили им на железнодорожную станцию свой курсантский завтрак. И эти эвакуированные люди были нам очень благодарны.

   Сергей Александрович, может быть, книгу надо вернуть, но я не возвращаю, думаю над ней, а некоторые места перечитываю несколько раз.

   Пока все. До свидания.

   Твой фронтовой друг Михаил Беленко».

 

   И в заключение военной темы такая мысль. Метизы - необходимая деталь любой машины, любого механизма. Если времена Твердышевых-Пашковых можно определить как «лошадиную» цивилизацию, ибо без этого живого «механизма» невозможно было бы само существование тогдашнего хозяйства, то со времен Вогау началась «метизная» цивилизация. Без деталей, изготавливаемых из проволоки, невозможно действие станков, тракторов, танков, самолетов, ни одного металлического механизма.

   В начале войны сложилась уникальная ситуация: в нашей стране, на которую обрушилась вышколенная, отлаженная военная машина чудовищной силы, остался единственный метизный завод. Другие - Московский «Серп и молот», ленинградский «Красный гвоздильщик», Одесский сталепроволочный, Харьковский канатный - и станки строящегося Харцызского завода эвакуировались на Урал. Кроме Белорецка никто не поставлял метизы на танковые, авиационные, артиллерийские, оружейные заводы. Какое-то время можно было продержаться на складских запасах. Если они были. В перспективе могли что-то получать от союзников. Это все полумеры. В 1941-1942 годах спасительницей положения стала единственная на тот момент связка двух заводов: БМЗ и БСПКЗ. Первый снабжал заготовками сталепроволочников, те, в свою очередь, снабжали проволокой и канатами все заводы, имеющие отношение к производству вооружения, боеприпасов, обмундирования.

   Не будь Белорецка, разместили бы станки где-нибудь в другом месте, но исторически сложилось так, что именно Белорецкие заводы стали одним из важнейших, ключевых звеньев всей системы военно-промышленного комплекса времен Великой Отечественной войны. Значение работы завода № 706 не меньшее, чем, например, Челябинского танкограда или Свердловского Уралмаша. Просто никому в годы войны не пришло в голову равнять проволоку с танками или самолетами, а завод, безусловно, заслуживал тогда самой высокой правительственной награды.

   Было бы логично, коль мы по-прежнему широко отмечаем юбилеи Победы, восстановить справедливость и сказать не просто о скромном вкладе белоречан в разгром фашизма, а об огромной роли уникальных белорецких метизов, подкрепив сказанное соответствующей наградой.

 

   «Мы к коммунизму держим путь»

   «С войной покончили мы счеты», надо было выходить из состояния экстремального режима и пытаться ладить нормальную цивилизованную жизнь. Не сразу, не вдруг уходили с производства методы управления военного времени. Отпуска и выходные смогли предоставить не сразу. Обещание выплатить деньги за работу без отдыха, так и осталось обещанием. Максимум, что некоторые получили за три-четыре тяжелейших года, - одноразовая выплата за один отпуск. Многие и того не получили. Люди не роптали. Главное, война наконец-то кончилась, треклятая. Возвращались фронтовики. Те счастливчики, кому повезло уцелеть в пекле. Таких было совсем немного. И те счастливчики, кому не пришлось оказаться в самом пекле. Таких было больше.

   В пехотинцах был бывший старшеклассник школы № 1, упоминавшийся в предыдущей главе, Федор Пиндюрин. На передовой он успел провоевать 23 дня, прежде чем его тяжело ранило. После госпиталя стал инвалидом, вернулся в родной Белорецк и поступил в Уфимский Авиационный институт. Было ему тогда двадцать лет. С той поры он несколько десятилетий вел дневник. Заглянем в записи, относящиеся к первым послевоенным годам и воссоздающие отдельные картины белорецкой действительности. Бьется в них противоречие между здравым смыслом молодого пытливого ума и догмами сталинской идеологии.

   «31.07.46г. Прибыл на сенокос, на «Сланцы». Дорогой насмотрелся на красоты Урала. Мой патриотизм к сельхозделу начинает угасать. Одно только теперь желание учиться и учиться. В хозяйстве быть хорошо гостем, но не хозяином. Эта путина погубит, она становится чужда, тем более, когда все разваливается...

   01.08.46г. Дождь идет. проливной и заливной. Сегодня не дал косить, нахожусь как на курорте, но скука по обществу ужасная... За что я, как Мечников или декабрист, в ссылке?

   02.08.46г. «Урал подо мною.

                    Один в вышине

                    Стою над горами в вершине».

   Величественная панорама открыта с высоты пункта «609,8». Передо мной массы, бесконечные массы, лесных и горных массивов. Прямо от меня «Арвякская» шишка, стоит внушительно, как горный страж. Направо огромный хребет «Каратау». Сегодня пока нет дождя, даже не верится, что его не будет. Понизу хмурые тучи быстро плывут на юг. Есть окна, в которые светит солнце. Иногда тучи, зацепившись за вершины, стоят, как на причале, постепенно накапливаются, потом массивным полотнищем отрываются и плывут в том же направлении. Тумана в лесу нет, лишь изредка поднимается дым, видимо, там заводские дровосеки совершают свой полезный мирный труд.

   Черный, темно-зеленый и изумрудный покров простирается на десятки километров. Вдали краски смешиваются и переходят в синюю дымку, где уже нельзя отличить земли от неба. Картина величественная.

   Мне тебя жаль, великая и безропотная мать-родина. Растила, растила детей, а многих возле тебя и нет. Ты до того притеснена, обижена и напугана, что боишься, как бы тебя не «записали». Иди же спокойно и смело, ты победишь, дорогая, победишь своим терпением, своей скромностью, своим упорным трудолюбием! Я верю тебе. Жаль твоих сыновей, но ведь они легли за Отчизну, за тебя, мать!

   ... После обеда косили. Натрескал дождик.

   03.08.46. Косили почти целый день.

   04.08.46. Перебрались на «Буганак». Проехали через колхоз «Нура» и его владения. Этот колхоз из года в год растет и ширится. Члены его, правда, бывшие кулаки, но сразу видно, что у них всюду хозяйский глаз. Трудолюбие и честность.

   Косили по дороге на «Арский камень». Сильно загорел. Вечером пошел на станцию 8-го (158 разъезд). По дороге сдавал небольшой кросс, чтобы успеть к поезду. Ехал до переезда с немочками. Многие на лицо нравились. Побеседовал немного, практикуясь в разговоре. Пришел домой, вымылся в бане и на танцы. На вальс не успел. Народу было слишком много. Танцевал свободно. Сравнил эту цветущую молодежь, молодых рабочих, служащих, учащихся, нарядных, разукрашенных, веселящихся, с теми, с которыми ехал. Теперь они, думал я о немочках, утопают в бараках, в тряпье, в грязи, тоскуя по дому, по своим любимым парням. Они в бараках, обнесенных колючей проволокой, им тяжело. Но не будем соглашаться, их судьба такова, они как раз только это и заслужили и не больше. Человеческая жизнь без такого неравенства протекать не хочет нормально. Они работают и должны работать на нас. Мы пострадали - они виновны, но только. вообще-то, персонально.»

   И еще одна картинка из дневника студента Федора Пиндюрина, дающая представление о том, с какими трудностями сталкивались белоречане при поездках в другие города в 40-50-е годы.

   «19.02.48г. Итак, настал 8-й семестр. Время идет, дни летят, курсы сменяются. Благополучно уехал из Белорецка в предрассветной мгле 10-го февраля. Со мной ехали Валя Хлесткина, Вася Балябин, Слава Евстифеев, Богатикова, Карманова и Полина.

   Через семнадцать часов была Запрудовка. Ночь провели снова на вокзале. Утром были на Вязовой, но поездов для нас в этот день не было. Позавтракав в буфете, решили ехать на товарном, т.к. «Вавиловский» опаздывал на восемь часов. Попрощались с девочками, и мы с Васей, еще двое ребят оторвались от них. Стоял крепкий утренний мороз. Товарный поезд докатил нас до станции «Усть-Катав». У Генки Рылкова и у меня изрядно подмерзли калеченные ноги. Здесь нам сказали, что через час будет «Вавиловский». Мы даже не поверили, но потом купили билеты. Сели в поезд, но, увы, он шел в этот день только до Кропачево. На этом потеряли по пять рублей, сэкономив на товарняке по три рубля.

   Долго веселились по такому поводу.

   В Кропачево через тридцать минут на ходу залезаем с мешком и чемоданом по железным скобам на верхотуру угольного вагона. Скорость большая. Поднимается сильный «угольный ветер». Я надеваю очки и плащ, поминая его добрым словом, и вспоминаю, с какой неохотой укладывал его. Следующая - «Симская». Здесь снова пересадка. Доехали до Миньяра, где я «отцепившись» от «крючка» с винтовкой запрыгнул в платформу, прижался к полу и смотрел, как промелькнул мимо меня «типок». Через двести метров поднимаю голову и вижу: моя тройка попутчиков «отрывается» от бегущего за ними вслед другого «крючка». Доехал до Вавилова, там встретил ребят, они догнали меня на угольном. Снова товарный и следующая пересадка в Тавтиманово, следующая в Иглино и т.д. и т.д.

   В 11 часов вечера 11 февраля был дома. Ризабек еще не подъехал. О всей дороге могу сообщить результат в итоге: 44 часа езды, 11 поездов, 10 пересадок и 49 рублей денег - самый «щемительный» итог».

   

   Еще один сюжет послевоенного времени. Рассказывает Тося Филатова (Сотенко): «В июле 1948 года нам, пятерым работницам комбината, посчастливилось быть непосредственными участницами всесоюзных соревнований по легкой атлетике. В Харьков направили Настю и Любу Тарасовых, Нюсю Акимову, Нику (к сожалению, забыла фамилию) и меня. В Запрудовке мы застряли на три дня, никак не могли приобрести билеты. Вокзал был очень маленький, тесный, стояла страшная духота. Ни на минуту нельзя было оставить чемоданы без присмотра, железнодорожные воры действовали нагло, и мы стерегли вещи на полянке по очереди.

   С трудом достали билеты до Куйбышева, где пробыли еще одни сутки и уже опаздывали на соревнования. Послевоенные годы были не лучшим временем для таких дальних поездок. Самой большой радостью на станциях был кипяток. Можно было купить домашние продукты, с которыми встречали поезда местные жители. Свежие огурцы, помидоры, вареная картошка, молоко нас вполне устраивали.

   В Харьков мы прибыли в день начала соревнований. Прямо с вокзала вместе с чемоданами нас привезли на стадион. Конечно, мы были уставшие, голодные, и тут же первый забег. На дистанции 500 метров сразу должна была бежать наша замечательная спортсменка Настя Тарасова. Откуда она взяла столько сил, какую надо иметь волю, чтобы после изнурительной и длительной поездки выйти на дорожку и бежать на результат. Настя бежала великолепно и заняла второе место. Мы от радости плакали, обнимая подругу.

   В целом утомительная поездка дала о себе знать, и как мы ни старались, среди 32 команд заняли шестнадцатое место. Мы восприняли это спокойно, ведь в соревнованиях участвовали команды крупнейших городов России и Украины.

   Большое впечатление на нас произвел сам Харьков. Здесь в годы войны шли жестокие бои, оставалось много следов разрушений. Восстанавливались пока первые и вторые этажи домов. Во многих местах сохранились надписи: «Умри, но не сдавайся. Вернемся, отомстим», «Верь, победа будет за нами».

   Необычными нам казались вывески на магазинах и учреждениях на украинском языке. Остались в памяти впечатления от общения с людьми. Какие они были добрые и отзывчивые! Нас встречали так приветливо и доброжелательно. Позднее мне дважды пришлось побывать в этом городе. Он похорошел, стал солиднее, но вот той атмосферы душевности стало меньше.

   Меняются времена, меняются люди, и все же добрая память об этом городе, об украинском народе у меня сохранилась на всю жизнь».

   Послевоенное время снизило напряжение на производстве, но на смену второй мировой войне пришла холодная война, снова заставлявшая во главу угла ставить не человека с его запросами и потребностями, а интересы укрепления обороноспособности. Приходилось одновременно залечивать раны оккупации, жесточайших, масштабных сражений. Развитие науки и техники, прорыв в космос, возникновение новых отраслей тоже вынуждали трудиться на пределе, чтобы не отстать от Запада.

   Противостояние вчерашних союзников по антигитлеровской коалиции обернулось глобальным соперничеством двух систем, двух сверхдержав. Мы надеялись на скорые революции по всему миру. В общем-то, не беспочвенно надеялись. В Азии на рубеже 40-50-х братьями по социализму стали китайцы, часть корейцев, въетнамцев. Потом Африка зашевелилась. По политическим картам в 60-х годах стали считать страны, где слышали что- то о Марксе и Ленине. В «наши» записывали то конголезцев, то сомалийцев. С замиранием сердца следили за событиями в Западном полушарии на Кубе. Совсем размечтались, когда в начале семидесятых Сальвадор Альенде в Южной Америке стал президентом Чили и обещал всем пожилым по бесплатной кружке молока в день.

   Стремление воздействовать на весь мир отрывало от страны баснословные, по нашим меркам, средства, но у капиталистов на каждый советский рубль, подаренный братьям по коммунистической идее, всегда находился десяток вкладываемых долларов. Холодную войну мы безнадежно проигрывали.

   И все же, все же.... Именно в этой гонке за мифическим горизонтом коммунизма, напрягаясь и перенапрягаясь, страна продолжала оставаться гигантской строительной площадкой.

   Мы не знали, как можно жить по-другому, и вполне довольствовались новым пристроем к старой избе, квартирой, полученной после десятилетних ожиданий. Покупка телевизора становилась признаком зажиточности, автомобиля - роскошной жизни. За счет низкого уровня жизни населения, страна несколько десятилетий держалась в изнуряющей гонке вооружений, не отставая, а кое в чем превосходя США и Европу. За счет военных технологий на уровне мировых достижений шло развитие науки, отдельных отраслей промышленности.

   Молодым читателям надо пояснить, что это такое - горизонт коммунизма. В 1961 году проходил 22-й съезд правящей партии, которая тогда называлась Коммунистической партией Советского Союза (КПСС). На этом съезде выступил глава партии Хрущев. Надо было отвлечь народ от грустных размышлений о трудностях бытия, о вчерашнем сталинизме, от мыслительных конструкций типа: «Царь был плох, страна до революции нищая, армия никуда не годная, но в первой мировой от германцев до Москвы не драпали. После революции Сталин - гениальный вождь, мы, говорят по радио, стали жить лучше, жить стали веселее, Красная армия была всех сильней, а немец до Москвы допер. Как так?» Или: «Сталин пока жил, был гением, Хрущев был одним из ретивых его помощников, рядом. Помер Сталин, Хрущев обозвал его «культом личности» и вынес из мавзолея. Сам стал вместо Сталина. Как так?»

   Вот и придумали кремлевские стратеги новую сказку о светлом будущем - о коммунизме. Подробно расписали, когда первый этап придет, когда второй. К 1970 году пообещали хлеб бесплатный, транспорт бесплатный, рабочий день часов по шесть. Еще через десять лет, то есть к 1980 году, запланировали всеобщее изобилие и осуществление великого принципа: от каждого по способностям, каждому по потребностям. То есть, работай, как можешь, а получи все, что хочешь.

   Наш народ, битый, наголодавшийся, настрадавшийся, приученный верить печатному слову, тем не менее, красивую сказку воспринял не более чем сказку. Родился анекдотический образ коммунизма-горизонта: мы идем к нему, он - от нас. Тогда стали народу «парить мозги»: внедряли бригады коммунистического труда, впечатывали в сознание заповеди морального кодекса строителя коммунизма, заработали марксистско­ленинские университеты, партийные и советско-партийные школы.

   Прилагались огромные усилия по росту численности единственной в стране партии - КПСС, в которую рабочие и крестьяне шли крайне неохотно. Все-таки перед своим оглушительным крахом она насчитывала 20 миллионов человек. В основном это была партия бюрократии, партия чиновников и начальников, однако благодаря маленькому передергиванию фактов, считалось, что в ней большинство принадлежит рабочим и колхозникам.

   Чиновники 20-го столетия с полным правом заявляли: «вышли мы все из народа». Действительно, почти все руководители поколений 30-70-х годов из рабоче-крестьянских семей. Дворян, буржуазных спецов, интеллигентов, умных хозяев-кулаков извели до войны. По хитрой партийной статистике всех, кто родился в «простой» семье или когда-то постоял у станка, пожизненно записывали в графу «по происхождению рабочий». Вот и получалось, что больше половины в КПСС рабочие. Слово «по происхождению» на широкую аудиторию просто не выносили.

   Молодежь, начиная с 14 лет, втягивали в комсомол, который насчитывал «в своих рядах» 40 миллионов человек.

   Кстати, в те годы принято было говорить не человек, не коммунист, не комсомолец, а член партии, член комсомола, член горкома, член бюро. Партийным функционерам как-то в голову не приходило, что на литературном русском языке получалось неприличное словосочетание.

   Чтобы внедрять в массы трепетное почитание партии, проводили раз в пять лет съезды, и каждый называли историческим. Потом в течение пяти лет мусолили цифру очередного съезда до жуткой оскомины в зубах. Всей стране давали разнарядку, чтобы в каждом городе, районе были свои делегаты съездов из лучших работников и работниц, олицетворявших «единство народа и партии».

   На 25 съезде КПСС был замечательный волочильщик, своим трудом заработавший три ордена Трудовой славы, Гайсар Асылхужин. На 26-ом - канатчица Татьяна Немкова, имеющая такие же награды.

   Страна жила, развивалась, строилась, не ведая своего ближайшего будущего. Вечными и незыблемыми казались понятия «пятилетка», «социалистическое соревнование», «ударник коммунистического труда» «горком», «партком», «Советский Союз», «советский народ», «лагерь социализма» и прочие. В стены новых жилых домов наиболее рьяные творцы из местных партийцев-«слуг народа» руками каменщиков кирпичами вкладывали заклинания: «Слава КПСС!», «Народ и партия едины!» На заводских заборах метровыми буквами малевали лозунги.

   На этом историческом фоне вместе со страной жил, работал, строился Белорецк, развивались БМК и БСПКЗ.

 

   От Шишки до СПКП

   Прежде чем перейти к непосредственному описанию основных подразделений комбината, несколько слов о развитии структуры управления. Она менялась так часто в советский период, что сознание рядовых работников не успевало привыкнуть к одному названию, как появлялось новое. Веселое слово «Шишка» держалось в обиходной речи горожан все двадцатые, тридцатые годы, на слуху было и в сороковые-пятидесятые. Вытеснило его строгое и безликое - «706-й», ставшее родным военному поколению белоречан. Затем на смену пришла аббревиатура БСПКЗ, позднее - БСПКП, очень уж неудобоваримые в разговоре. Чрезмерно тяжела и словесная конструкция «сталепроволочный», не говоря уж о «сталепроволочно-канатном производстве». Посмотрим, как менялись названия, отражавшие заметные изменения в социальной и экономической жизни. Иногда эти изменения были вызваны просто очередной, не всегда удачной, попыткой, сделать управление удобнее и рациональнее.

   «Верхушечные» реорганизации шли настолько часто и так порой запутывали картину управления, что редкий читатель вникнет во всю эту хронологию. Приведем ее ради соблюдения исторической точности. Кому-то, может быть, она покажется интересной или окажется полезной.

   После национализации в 1918 году заводы входили в состав Белорецкого округа, с 1919 года - Магнито-Комаровского. Неизвестно, кому юридически принадлежали заводы в течение года, когда в Белорецке были части Белой армии. В 1920 группу заводов стали именовать Белорецким комбинатом. С 1922 года по 1926 год белорецкие заводы входили в состав Южно-Уральского треста, затем в документах фигурируют названия Белорецкого горнозаводского треста, Белорецкой группы заводов.

   С мая 1930 года трест (группу) стали называть заводом, а заводы, входящие в трест, цехами.

   В 1931 году произошло отделение «цеха» под названием «Белорецкий сталепроволочно-канатный завод» и передача его в структуру союзного «Метизобъединения».

   С октября 1934 года для металлургической части введено официальное название «Белорецкий металлургический завод».

   На основании постановления Экономического совета при Совете народных комиссаров издан приказ НКЧМ от 16 марта 1940 года о создании Белорецкого металлургического комбината в составе БМЗ, Тирлянского листопрокатного завода, горнорудного управления, лесной конторы и Белорецкой железной дороги.

   18 апреля 1942 года на основании распоряжения Совета народных комиссаров издан приказ НКЧМ, в котором БСПКЗ переведен в разряд секретных военных заводов под номером «706».

   С июля 1954 года приказом НКЧМ от 20 февраля 1954 года завод № 706 стал вновь называться Белорецким сталепроволочно-канатным заводом.

   В 1957 году принято решение об объединении БМК и БСПКЗ, и в 1960 году сталепроволочно-канатный завод в составе комбината стал именоваться сталепроволочно­канатным производством (СПКП).

   В дальнейшем рассказе мы невольно будем в чем-то повторяться, возвращаясь к истокам рождения отельных подразделений комбината. Ну что же, «повторенье - мать ученья». По-научному это именуется концентрическим принципом построения информации.

 Зеркало Белорецкого пруда. Авт. А.Егоров. 2004 г.